железной дороги. Франко-германское соглашение от 15 февраля 1914 года обозначило границы между сферами интересов ключевых немецких и французских инвесторов (французский капитал имел решающее значение для финансирования проекта), и 15 июня немцы смогли преодолеть британские возражения, среди прочего, путем признания британского контроля над важнейшим участком будущей железной дороги Басра–Персидский залив – уступка, которая лишила проект большей части его предполагаемой геостратегической ценности для немцев. Эти и другие эпизоды сотрудничества, когда политические вопросы были отложены в сторону в интересах обеспечения прагматичного соглашения в экономической сфере, дали немцам повод надеяться, что Османская империя действительно может стать театром «мировой политики без войны», которая со временем создаст основу для некоего партнерства с Великобританией[1091].

Гораздо более серьезным, чем споры по поводу контроля над Багдадской железной дорогой, был кризис, разразившийся в декабре 1913 года из-за прибытия в Константинополь немецкой военной миссии. После катастрофических поражений на Балканах правительство Османской империи отчаянно искало иностранной помощи в укреплении своих вооруженных сил путем проведения коренной военной реформы. Хотя командование Османской империи некоторое время рассматривало возможность приглашения французской военной миссии, немцы были более очевидными партнерами. Немецкие военные советники постоянно находились в Константинополе с конца 1880-х и 1890-х годов, когда «Гольц-паша» руководил курсами подготовки турецких офицерских кадров[1092]. Но эта миссия должна была стать более масштабной, чем предыдущие. Ее руководитель должен был получить командный пост (отказ передать такие полномочия предыдущим советникам рассматривался как основная причина провала прежних усилий) и стал бы нести ответственность за все османское военное образование, включая подготовку офицеров Генерального штаба. Он также должен был обладать неограниченными полномочиями военной инспекции, и его должна была сопровождать группа из сорока немецких офицеров, находящихся на действительной службе. Самое главное: как командующий 1-м армейским корпусом Османской империи, он также должен был нести ответственность за оборону проливов и самого Константинополя[1093]. Главой миссии был выбран генерал-лейтенант Лиман фон Сандерс, командующий 22-м дивизионом в Касселе.

Поскольку ни кайзер, ни канцлер Бетман-Гольвег не воспринимали эту миссию как фундаментальный отход от предыдущей практики, и поскольку ее детали прорабатывались между военными командованиями Османской империи и Германии, она не рассматривалась как предмет официальных дипломатических переговоров с Россией. Вместо этого кайзер неофициально поднял этот вопрос в мае 1913 года во время встречи с Николаем II и Георгом V по случаю свадьбы принцессы Виктории Луизы Прусской и принца Эрнста Августа Ганноверского. Ни один из суверенов не высказал возражений против запланированной миссии. Об этом не упоминалось, когда Бетман и Сазонов встречались для кратких переговоров в ноябре 1913 года, и канцлер предположил, что Сазонов был проинформирован царем[1094]. Однако, когда новости о деталях полномочий фон Сандерса начали просачиваться в прессу, в российских газетах поднялась мощная волна протеста. В основе возмущения общественности, которое поощрялось российским министерством иностранных дел, лежало опасение, что эта миссия не только усилит влияние Германии в Константинополе, который все чаще рассматривался как узкое место и стратегическая цель, имеющая огромное значение для черноморской политики России, но и повысит жизнеспособность Османской империи, крах и разделение которой становились аксиомой в российском стратегическом планировании на ближайшее и среднесрочное будущее[1095]. Российский полномочный военный представитель в Берлине охарактеризовал фон Сандерса в письме царю как «очень энергичного и хвастливого» человека[1096]. Не очень помогло делу и воинственное выступление кайзера на секретной аудиенции для членов миссии, где он напутствовал отбывающих офицеров создать ему «сильную армию», которая будет «подчиняться моим приказам» и формировать «противовес агрессивным замыслам России». Эти слова были переданы в Санкт-Петербург российским военным атташе в Берлине Базаровым[1097]. Таким образом, Сазонов воспринял германскую миссию как агрессивные действия «исключительного политического значения»[1098]. В Санкт-Петербурге царил ужас: «Я никогда не видел их столь взволнованными», – признался Эдвард Грей послу Германии в Лондоне[1099].

Почему русские так резко отреагировали на миссию фон Сандерса? Мы должны понимать, что даже во время кризисов 1912–1913 годов, когда Сазонов, казалось бы, отдавал приоритет Балканскому полуострову, оставив попытки установить контроль над Дарданеллами, черноморские проливы оставались в центре стратегического мышления России. Важность проливов для экономической жизни России была как никогда очевидна. В 1903–1912 годах через Дарданеллы проходило 37 % всего российского экспорта. Доля этого направления в экспорте пшеницы и ржи, имеющих жизненно важное значение для нуждающейся в финансировании индустриальной экономики России, был намного выше – около 75–80 процентов[1100]. Актуальность этой транспортной артерии стала очевидной из-за двух Балканских войн. С самого начала конфликта Сазонов неоднократно заявлял как воюющим государствам, так и союзным великим державам, что закрытие проливов для нейтрального торгового судоходства нанесет «огромные убытки» российским экспортерам и что должны быть приняты все меры, чтобы избежать того, что могло бы к этому привести[1101]. Как он и опасался, Балканские войны действительно привели к двум временным перекрытиям Дарданелл, серьезно подорвав российскую внешнюю торговлю.

Однако временные перекрытия торговых путей – это одно, необратимая потеря влияния в зоне важнейших геополитических интересов – другая, гораздо более серьезная проблема. Летом 1911 года Сухомлинов опасался, что немцы могут закрепиться на Босфоре: «За Турцией, – предупреждал он, – стоит Германия»[1102]. В ноябре 1912 года казалось, что именно болгары были близки к захвату Константинополя. Тогда Сазонов поручил Извольскому предупредить Пуанкаре, что, если город будет захвачен, Россия будет вынуждена немедленно отправить туда весь Черноморский флот[1103]. В течение последующих недель Сазонов обсуждал с Генеральным штабом и Адмиралтейством планы высадки русских войск для защиты Константинополя и российских интересов. Он отклонил предложение Великобритании об интернационализации турецкой столицы на том основании, что это может ослабить влияние России в регионе. Были составлены новые планы по силовому захвату Константинополя и всей зоны проливов[1104]. В документе, подготовленном для Коковцова и начальников департаментов 12 ноября, Сазонов объяснил выгоды, ожидаемые от захвата проливов: это обеспечит безопасность одного из важнейших мировых торговых путей, даст «ключ к Средиземному морю» и заложит «основу беспрецедентного развития российской мощи». Он утверждал, что Россия займет «глобальное положение, которое является естественным венцом ее усилий и жертв на протяжении двух столетий нашей истории». С удивительным откровением, указывающим на важность общественного мнения, Сазонов делает вывод, что достижение такого величия «объединит правительство и общество» в решении проблемы «неоспоримой общенациональной важности» и тем самым «принесет исцеление в нашу общественную жизнь»[1105].

Россия потеряла миллионы во время недавнего закрытия проливов, писал Сазонов 23 ноября 1912 года Николаю II: «Представьте, что произойдет, если вместо Турции проливы отойдут к государству, которое сможет противостоять требованиям России»[1106]. Опасения по этому поводу привели к тому, что все лето и осень 1913 года российское черноморское командование провело в готовности к неминуемой операции по захвату Дарданелл. Штаб-офицер Морского генерального штаба капитан А. В. Немиц заявил, что «России необходимо быть готовой совершить это [захват проливов] в ближайшие же годы»[1107]. Обеспокоенность по поводу растущей силы турецкого флота усиливала актуальность этих предложений. Турки уже заказали один дредноут, который в настоящее время строился в Великобритании, и еще два линкора были заказаны в 1912–1914 годах, хотя к моменту начала войны ни один из них еще не прибыл в порт базирования. Тем не менее перспектива турецкого превосходства над российским черноморским флотом наполняла мысли флотского командования в Санкт-Петербурге дурными предчувствиями, которые отчасти были не более чем инверсией их собственных имперских замыслов[1108].

Таким образом, для русских – и в особенности для Сазонова, который принимал непосредственное участие во всех соответствующих стратегических обсуждениях, – все, что касалось контроля над проливами уже было очень чувствительным вопросом к тому моменту, когда миссия Лимана фон Сандерса прибыла в Константинополь. Что особенно не понравилось министру иностранных дел, так это планируемая передача турецких войск под немецкое командование. Поначалу Германия не хотела идти ни на какие компромиссы по этому вопросу, потому что нежелание предоставить реальную власть