«ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ СЛОЖИВШЕГОСЯ СТЕРЕОТИПА»

В 1985 году комсомольский советник Георгий Киреев и старший советник ЦК КПСС Юрий Сальников воспроизвели привычный ритуал: приехав в Москву, остановились в гостинице «Россия» близ Красной площади, затем ранним утром выехали, чтобы успеть на ташкентский рейс, выпили в аэропорту по чашке кислого едкого кофе, а уже в Ташкенте скудно позавтракали в столовой аэровокзала[1115]. Но когда они и другие советники наконец вышли из самолетов «Ан-25» на посадочную полосу Кандагарского аэропорта, стало ясно, что их ждут новые трудности. Встретивший их сопровождающий советовал быть осторожнее во время поездки на «УАЗе» на виллу советников: на дороге из аэропорта моджахеды обстреливали транспорт из винтовок и гранатометов[1116]. Однако вскоре Киреев и Сальников уже мчались мимо «пыльных тротуаров восточного города» и знакомились со своими афганскими коллегами, которые, как замечал Сальников, «не имели шансов не только на жизнь, но и на легкую смерть», если попадут в руки моджахедов[1117].

Два отправленных в Кандагар советника принадлежали к совершенно разным типам советских людей. Сальников всем своим успехам был обязан советской власти: получил диплом инженера-машиностроителя в Ленинграде, много лет работал на заводе, а затем перешел на партийную работу в Волгограде. Часто повторявшаяся поговорка на языке дари, говорившая об «эволюции» советников: «от парчамиста к коммунисту, от коммуниста — к парванисту» (последнее слово происходит от выражения «все равно») — никогда не приходила ему в голову[1118]. В отличие от своего товарища, Киреев считал себя неудачником. В молодости он занялся комсомольской работой из‐за смутного желания «что-то изменить к лучшему в нашей стране». Однако вскоре он понял, что «система была не только жесткая, но и жестокая. Надо было найти какой-то новый путь для жизни». Но вариантов у Киреева было мало, потому что «несколько наивных и запальчивых выступлений на пленумах обкома комсомола и КПСС сделали <его> в глазах партийного руководства диссидентом местного значения, а потому друзья из обкома… ясно давали понять, что карьера <его> явно не сложится».

Вот почему, в то время как большинство советников боялись назначения в страну, которую многие презрительно называли «Дерьмостан», Киреев ухватился за возможность совершить «поездку за речку»[1119]. Теперь же, впервые испугавшись верной смерти, Киреев понял, что «если они <моджахеды> действительно захотят меня убить, они это сделают». Миссия, которую он осуществлял в Кандагаре, оказалась малозначительной и заведомо провальной, но зато Киреев сумел осознать нелегитимность советской версии социализма. «Я не разделяю мир на хороших и плохих парней, — пояснял Киреев, — только на хорошие и плохие учреждения». Тем не менее он считал Сальникова «трусом» за безоговорочную преданность советской системе.

Трус был Сальников или нет, но он руководил партийной организацией города. В то время экономика сделалась высшим приоритетом. В Кандагаре было 29 предприятий: бумажные комбинаты, три фабрики, кирпичный завод, предприятия по производству салфеток и одеял, а также кондитерская фабрика, производившая варенье[1120]. Но немногие из них работали: мало где имелось отопление, не говоря об электричестве. Многие предприниматели бежали в Пакистан. Афганским социалистам надо было отремонтировать заводы, подключить их к системе отопления и создать рабочий класс, которого не было в распоряжении афганских капиталистов. Один из советников говорил, что если НДПА сможет объединить живущих в долине реки Гильменд крестьян с перерабатывающими заводами в Кандагаре, то регион сумеет прокормить невероятное количество людей — пятьдесят миллионов[1121].

Ситуация в Кандагаре была довольно сложной, хотя в городе реально работали 27 из 29 предприятий. Текстильный комбинат, консервная фабрика и шерстяная фабрика выполняли производственный план на 100 %; недавно начало действовать автопредприятие «КамАЗ»[1122]. Таможенные сборы увеличились на 5 % по сравнению с предыдущим годом, в то время как проводившиеся по требованию НДПА субботники приносили Провинциальному комитету ежегодно 456 тысяч афгани[1123]. Продолжалось строительство шестнадцати новых объектов. Когда в Кандагар приехал корреспондент «Юманите» — газеты Коммунистической партии Франции, — Сальников показал ему городские фабрики; в интервью он с гордостью говорил, что француз «вел себя так, как будто люди во Франции не поверят ему, если он напишет, что государственные учреждения работают»[1124]. И все же на 15 из 29 промышленных предприятий Кандагара не было ни одного члена партии. Шесть из них принимали на работу только не состоявших в профсоюзах рабочих. Перебои с подачей электроэнергии приводили к тому, что даже образцовые предприятия работали далеко не на полную мощность[1125]. Зарплату рабочим выдавали нерегулярно. В местном отделе статистики не хватало работников. Вся мануфактура на базарах была пакистанского происхождения[1126]. Кое-что можно было бы исправить с помощью поставок из СССР, но, как верно заметил Сальников, «можно в страну завезти цемент, но нельзя завезти афганский рабочий класс»[1127].

Одним словом, не только транснациональный терроризм, но и транснациональные экономические силы угрожали идеалу социалистического народного хозяйства. Чтобы осознать это, достаточно было просто послушать, что говорят в кулуарах совещания консультантов в отеле «Ариана» в Кабуле, которое Киреев посетил в октябре 1985 года. По свежим впечатлениям он оставил в дневнике запись о «культе вещизма» среди советников, нарядившихся в синие джинсы «Монтана»: «В некоторых местах подписи на дуканах на русском „Дубленки на заказ. Готовые“. Видимо, среди наших это ходовой товар. Кстати, все наши мушаверы в кожанки убрались»[1128]. Похожие чувства испытал в Кабуле специалист по Афганистану В. Г. Коргун: его занятия с офицерами вскоре переросли в бурные дебаты по поводу обменного курса на черном рынке между польскими и американскими сигаретами[1129]. Когда одна армейская бригада по пьяному делу подняла советский флаг над кабульской крепостью Бала-Гиссар, Коргун устроил им выволочку: СССР — не колониальная держава, заявил он. И был прав, по крайней мере в одном отношении: Москве никак не удавалось превратить Афганистан в свалку для советских производителей.

Более того, гуманитарные миссии лишали Советы безусловного господства над населением. Сальников имел представление о западных миссиях. По его словам, все знали, что «Врачи без границ» работают в приграничной зоне, но «СССР не был заинтересован в нанесении им вреда». Как показал более ранний инцидент в Джагори, разгром миссий французов вызвал бы больше проблем, чем устранил. Кроме того, территории, которые служили опорными пунктами гуманитарных организаций, располагались либо на внешних, либо на внутренних границах, то есть там, где афганское