class="p1">«Горбунок»-командир «тяжей» стал моим новым приятелем. Когда он рассказывал о себе, я видел много сходств со своей жизнью: непростые отношения с родителями, занятие единоборствами и воспитание суровой улицей. Всякий раз, когда я приходил в Зайцево, я останавливался у него в располаге, где был устроен микросоциум артиллеристов. В основной своей массе, это были мужики, которые еще не сильно много были на передовой и поэтому мои рассказы о жизни там были для них интересны. Они задавали мне вопросы, на которые я им с удовольствием отвечал. Когда я уставал, я брал у них планшет, на который связисты закачивали фильмы, и шел в дальнюю комнату, чтобы побыть одному и посмотреть кино.

Я смотрел много бестолковых фильмов, но именно они и были нужны. Я не хотел думать. Я хотел расслабить свой мозг и, не размышляя ни о чем, следить за происходящим на экране. Это позволяло вспомнить, что есть другой мир, в котором нет войны. Я знал, что буквально в двухстах километрах от Бахмута течет обычная мирная жизнь, в которой люди не думают о том, что их Родина ведет кровопролитную войну за свое место в мире и что именно эта война определит будущее мира на много лет вперед. Война, ответственная за расстановку сил в Европе и за то, станем ли мы третьесортным сырьевым придатком или будем претендовать на лидерскую позицию, которую по праву занимала Россия много-много веков.

Перед выходом на позиции я сел попить чай, который мне заварили мужики, и стал расспрашивать «Горбунка» про его боевой путь в качестве военного. «Горбунок», как и «Крапива», был для меня профессиональным военным. Человеком-войной. Я же не считал себя по настоящему военным, потому что мне было важно сохранить в себе гражданского человека, который вернется к мирной жизни. К кабинету психолога, бизнесу и мотоциклам.

— А насчет сравнения… — неспешно рассуждал «Горбунок», — то, что касается Украины 2014-го года и Сирии 2015-го года. Конечно, это разные войны. И даже сейчас я смотрю: у меня вроде есть боевой опыт, и не малый, но приходится переучиваться. Вникать в новые технологии. Потому что, допустим, я никогда не сталкивался вот с этими «Мавиками».

— В Сирии же они уже были… вроде? — уточнял я.

— Корректировка артогня велась при их помощи. Было такое. Но чтобы, допустим, эти дроны скидывали гранаты?

Это, конечно, для меня очень новое. Пришлось быстро адаптироваться. Чем быстрее адаптируешься к новому на войне, тем дольше проживешь. На самом деле, так и есть. Вообще, есть такой момент, что если неделю ты проживаешь на войне… если неделю жив-здоров… ты там, пробегал, пострелял. То, в принципе, твоя дальнейшая судьба будет благополучной. Да, могут конечно «затрехсотить», но уже не убьют. Потому что как практика показывала, день-два, если ты действительно не смог себя найти, не смог понять вообще, что там происходит, то это «двести», — он посмотрел на меня и добавил:

— Честно скажу, я всегда отговариваю людей. Тех, кто, допустим, хочет пойти с гражданки. Я их называю «героями».

— То есть я, по-твоему, «герой»? — усмехнувшись спросил я «Горбунка».

— Ты? Нет. «Герои» — это люди, не имеющие никакого опыта. Не знающие вообще ничего. Так нельзя. Это война не 2014-го года, где там стояли на блокпостах с «линейками». Здесь уже война такая серьезная. Прям война-война. Здесь работает очень хорошо артиллерия, здесь работают дроны.

В Сирии было, конечно, повеселее немножко, но это тоже была другая война. В 14-м году я помню, первый раз столкнулся с тем, что у них были экраны. Они высчитывали, откуда «выход» орудия идет. Там какая суть? Там выставляется экран. У него три таких ноги. Вставляется экран в землю и показывает вибрацию земли. За счет этого он через какую-то программу высчитывает и выдает координаты, откуда стреляет орудие. Если раньше там прямо шли воевали — гранаты там, автомат — то сейчас можно просто перекидываться ракетами, скидывать на людей гранаты с неба. Сидеть где-то играть как в компьютерную игру. Это, конечно, немножко другое все.

«Горбунок» говорил, пробуя выработать новые стратегии адаптации к изменившимся условиям войны. Он размышлял вслух и параллельно анализировал происходящее.

— Здесь внимательность нужна. Здесь нужен хороший слух. Даже не то что хороший слух, а просто надо владеть всем. То есть ты не можешь как по Арбату пройти, погулять. Ты сразу смотришь, где какая ямка. Ты слушаешь небо — какой-то летит «Мавик». То есть ты сразу обрисовываешь себе всю остановку. Обязательно нужно слушать эфир. Наш «Мавик» летит — не наш?

Он задумался и замолчал.

— Я думаю, это, на самом деле тяжело чисто морально. Это усталость какая-то во все вникать. Все это через себя пропускать.

— Ты все говоришь и понимаешь верно, — согласился я с «Горбунком».

Мы замолчали.

— Хорошо у вас тут, но пора двигать, — грустно сказал я ему.

На самом деле мне очень не хотелось покидать это душевное место с неспешными разговорами, но нужно было собираться и уходить. Я встал, пожал руки «тяжам» и вышел в донбасские сумерки.

Я вернулся в то место, где ежесекундно нужно вникать и наблюдать за происходящим и максимально рефлексировать и быть осознанным. «Поместить бы сюда всех этих блогеров и учителей осознанности во главе с Экхартом Толле! Вот бы они тут погрузились в вечное «здесь и сейчас», — думал я, пробираясь на передок. Всякий раз, когда мне приходилось возвращаться назад, мне нужно было опять перенастраиваться и адаптироваться к войне. Слушать небо и окружающий мир, который, как и во времена наших очень-очень далеких предков, таил в себе ежеминутную опасность. Роберт Лихи в своей книге про тревогу писал именно об этом.

— Спасибо вам, мои далекие и тревожные предки, от которых мне досталось обостренное чувство опасности, спасающее мне сейчас жизнь.

Как только я вернулся на позицию, я позвал Женю, «Викинга» и «Абакана», чтобы рассказать им про наши планы. Мы стали планировать операцию, которую необходимо будет провернуть завтра.

— Пацаны… Я так рад, что вы живые! — неожиданно сказал «Викинг».

Мы замерли от неожиданности, а он сидел и радостно улыбался нам своей открытой улыбкой.

— Вот теперь я тебя прямо почувствовал, братан! — сказал я ему и обнял за плечи. — Такое ощущение, что, когда нас танк расхерачил, ты уснул. А сейчас проснулся!

Мы стали смеяться, глядя друг на друга, чувствуя, как наши легкие наполняет воздух.

Дорога в штаб на совещание

Днем от командира прибежал посыльный с запиской.

То, что сообщение от него поступила не по рации,