трофейные ништяки — печенье, сигареты, чай, сало, конфеты. Десантники сразу попали в долю и получили свою порцию. Как только они стали частью нашего подразделения, они тут же стали «своими». Обстановка разрядилась сама собой, и мы стали координировать наши действия и пить кофе.

— Вы там, случайно, сало не у хохлов вымениваете?

— Наоборот. Можем им предложить.

— Отличная идея! — обрадовался я возможности приколоться. — Ты там лазишь со своими бойцами по яблоневому саду?

— Не яблоневому, а айвовому! — поправил меня «Бас».

— Вот ты дотошный дядя, — удивился я его скрупулезности в словах.

— Не дотошный я. Я просто люблю точность и порядок.

— Хорошо. «Айболит», пусть бойцы возьмут сала и поменяют сало на боеприпасы и автоматы у украинцев.

— А у вас так можно? — наклонившись ко мне, шепотом спросил меня «Боцман». — Такие отношения между бойцами и командиром?

— Расслабься, братан. Ты же в «Вагнере». У нас тут по-простому, но могут и отпиздить, если что.

Я заржал, а со мной и все остальные. Десантники неуверенно заулыбались и выдохнули.

— А нас к вам как раз за недоразумение с комбатом отправили… В ссылку.

— О! Как в сказке про братца Кролика и Дядюшку Лиса… «Только не бросай меня в терновый куст!». Мы вас тут еще больше испортим — к сожалению твоего комбата. Научим плохому, так сказать.

— Кстати… У вас тут стрелковым разжиться можно?

Оказалось, что у них не было автоматов, которые у них забрали перед отправкой к нам. Мы тут же торжественно выдали им их. «Бас» дал им по десять магазинов с патронами из личных запасов и килограмм патронов рассыпухой.

Пришла группа РВешников во главе с командиром, «Кедром», которым мы помогали запрыгнуть в частные дома, и принесла «двухсотого».

— Прикинь… Суициднулся, — негромко сказал он мне. — Чеку снял с гранаты и прижал к шее у артерии.

— Как это?

Я впервые сталкивался с такой ситуацией, и она ошеломля ла своей неестественностью. В том месте, где все яростно боролись за жизнь, нашелся боец, который убил сам себя.

— Хер его знает. Не выдержал морально. Вот голова и отлетела в прямом и переносном смысле.

— Без причины? — не мог поверить я в произошедшее.

— Просто крыша поехала. У нас там последние несколько дней арта с утра до ночи работала. Сломался человек психически. Устал ждать смерти. И вот подорвался.

— Ожидание смерти хуже самой смерти. Я только читал про такое… Думал, для красного словца Шаламов писал.

С этого момента у нас появился свой «пиратский» ПТУР, который работал с Жениных позиций по дороге на Клещеевку и по позициям противника. Наши ребята из группы «Айболита» быстро принарядили их в трофейные вещи, и «Боцман» стал напоминать своей тельняшкой и манерой общаться героя фильма «Аты-баты, шли солдаты» — матроса противотанкового взвода «Балтику».

«Лучники»

Буквально через несколько дней к нам прислали специалистов с ПЗРК, которым сразу дали погоняло «Лучники». ПЗРК — переносной зенитный ракетный комплекс — стрелял ракетами, очень напоминавшими стрелы. Расчет был «конторский», но, в отличие от нас, боевых бомжей, они выглядели супермодными рейнджерами. Их можно было смело отправлять на фотосессию в журнал «Солдат удачи» или на канал «Звезда», чтобы они продемонстрировали всю силу войны в стиле «Лухари». Еще в Молькино я увидел, как тренировали элитные части, относящиеся к ССО — силам специальных операций, в которые и входили операторы ПЗРК. В их задачи входила борьба с авиацией противника.

Штурмовая украинская авиация издалека, не залетая в зону поражения, регулярно отрабатывала по нам НУРСами — неуправляемыми реактивными снарядами — и улетала без каких-либо трудностей к себе в тыл. С первых дней пребывания на передке у меня определенно был в голове когнитивный диссонанс, а по-русски говоря, недопонимание: откуда у украинской стороны авиация, если по телевизору мне говорили, что она вся истреблена, как воробьи в Китае во времена культурной революции. В реальности, авиация не просто была — ее было много. Вражеские «стрекозы» Ми-8 и Ми-24 практически беспрепятственно расстреливали наши позиции.

В наши задачи входило, заслышав звук вертушек, тут же выйти на командира и дать ему информацию о их приближении. Так как в последнее время таких звуков стало кратно больше, к нам прислали этих бравых ребят с луками. По словам командира, они были так же хороши, как знаменитые английские лучники времен средневековых войн, из среды которых вышел «славный парень Робин Гуд». Они прибыли и стали охотиться за воздушными целями.

В то же самое время я выпросил у командира трофейный дальномер, который позволял «Айболиту» вычислять расстояние до цели, и мы начали свою охоту по наведению артиллерии на цели в расположении врага. «Айболит» оказался прекрасным разведчиком. Он ежедневно отслеживал места расположения вражеской артиллерии и расчеты ПЗРК, которые работали по нашей авиации.

— «Констебль» — «Айболиту». На северо-западе от нас, на стадионе «Авангард», вижу пуски ракет. Предположительно работает установка «Град». Как принял?

— Принял тебя хорошо. Передаю координаты дальше.

— Слушай «Констебль», могут «Лучники» по танку отработать, пока десантники со своим ПТУРом отсутствуют? Он тут по дороге гоняет, покоя нам не дает.

— Попрошу сделать.

В тот раз они промахнулись и попали по тополю.

Через день их перевели северо-восточнее, в район Иван-Града, где авиацию противника было намного лучше наблюдать визуально. «Лучники» исчезли так же неожиданно, как и появились, а заколдованный танк остался с нами.

Конечно, они больше напоминали арбалетчиков, а не романтических лучников. Лучник взращивался с детства. Отец вешал лепешку диаметром десять сантиметров, и ребенок не мог ее съесть, пока не попадал в нее из лука. Лучшая мотивация — это нужда. А какая нужда может быть сильнее голода. С появлением арбалета, которым мог пользоваться любой мало обученный крестьянин, эпоха романтики ушла в небытие, как рыцари и самураи с приходом огнестрельного оружия.

«Любое вооружение рождает необходимость защититься от него. Так появились бронежилеты, тепловые ловушки, уводящие в сторону «Стингеры» и РЭБы для подавления сигнала дронов», — размышлял я, в очередной раз проделывая свой неизбежный семикилометровый путь в штаб.

Мысль моя плавно скользила между прошлым, настоящим и будущим и сама собой вышла на воспоминания о Маринке — девушке, с которой у меня не было ни сексуальной, ни романтической связи.

«Интересно, где она сейчас? Что делает? Вспоминает ли меня или давно решила, что я погиб? Почему она заплакала? — недоумевал я — Я ей, по сути, никто…».

Эти слезы были моим утешением. Билетом в тот мир, который я давно покинул и в который не надеялся вернуться.

Новый друг