Шрифт:
Закладка:
– Сколько ты там прожил, лет десять, кажется?
– Я уехал туда в 91-м, а окончательно вернулся в 99-м. Но я там, конечно, бываю, связи не потерял. Мне все-таки приятно ездить туда, в страну, зная, что в лучших ее университетах мои книжки разбираются. Это приятно. Приятно получить письмо, к примеру из Стэнфорда, в котором сообщается: «Все, что сегодня завезли, – уже раскуплено».
– На русском?
– Да. У меня пока нет переводов, вот только ведутся переговоры с Harper’s & Collin’s. Будем надеяться… Мне будет почетно и приятно – видеть себя переведенным. Насчет эмиграции скажу. Одно из моих самых первых ярких впечатлений на территории Калифорнии – это когда меня привезли знакомые в Окленд, на flea market. Там много чего продавалось, винил меня больше всего интересовал, виниловые пластинки. Иду смотрю – и вдруг вижу: на газетке лежит собрание Добролюбова, 57-го года. Переведенного на английский. Я листаю… А продает это огромный негр, растафари. И я его спрашиваю: сколько стоит? А он меня: откуда ты? Из России. А зачем ты сюда приехал? Ну как, – эмигрировал. О, мэн, ты уехал из такой великой соцстраны, зачем ты это сделал? Я социалист!
– Ну и пусть валит в соцстрану. Какую-нибудь. Пока они еще остались.
Продаем смысл
– Ну да ладно, Америка для тебя – тема закрытая.
– Запечатанная.
– Нету, значит, такой темы, что ты – гражданин мира. Ты теперь решил стать писателем Земли Русской. Но это какая тема – (графо)мания? Задача спасти мир? «Не могу молчать?» J’accuse? Изменить мир у лучшему? Разгадать тайну бытия? Стать знаменитым, чтоб девушки давали бесплатно? На хера, короче, тебе это все?
– Ну, это дикое любопытство, я думаю. Все-таки по большому счету хочется узнать, как устроено мироздание.
– Так это скорей физика – про то, как оно устроено.
– Физикой я занимался.
– А, и там ты все понял. И теперь решил зайти с другого конца, залезть в новый слой?
– Не то чтобы я там все понял, просто в какой-то момент мне стало понятно, что существуют еще и гуманитарные модели, которые дают возможность приоткрывать какие-то тайны мироздания. Не только наука – но и романный мир мог бы приоткрыть перед человеком некоторые стороны сложного устройства мироздания.
– Как кто? Как Флобер? Как Толстой?
– Как Хлебников. Меня в нем привлекает какая-то дикая пытливость. Ему хотелось узнать, как устроена история, – он писал «Доски судьбы», маниакально высчитывая какие-то формулы, наполненные степенями двоек, троек.
– Как процесс – это любопытно, а результата же нету. У Хлебникова.
– Результата, слава богу, нету. Хотя – как нет? Твое любопытство так или иначе продуцирует смысл, а смысл выходит, собственно говоря, на рынок, и этим смыслом питаются другие люди.
– Ловля смысла у тебя происходит?
– Ну да. Если ты меня спрашиваешь про какие-то материальные отзвуки моей деятельности, то я бы это назвал продажей смысла. Так всегда везде всё устроено, и в науке тоже.
– Продажа смысла? В виде книг?
– В виде книг, да.
– И еще любопытство тут.
– И любопытство, да.
– И уход в отшельничество?
– Нет, нет, нет. Мой товарищ старший и учитель, Алеша Парщиков, – он говорил, что эпоха отшельников прошла. Сейчас у нас метаболизм информации – обмен веществ в информационных слоях – настолько ускорен, что отшельничество непродуктивно. Отшельник – он, не будучи подключен к смыслам, ничего не добьется. Время очень сжато, мир развивается по экспоненциальной такой кривой, прогресс – технологический по крайней мере – идет с огромной скоростью… Сейчас мы, к примеру, уже не можем себе представить, как мы жили без мобильных телефонов.
– Я сам часто думаю об этом. Смотришь старое кино и думаешь – жизнь вся была другая.
– И еще мы не можем себе представить жизни без ноутбуков. А потом мы не сможем себе представить, как мы жили без планшетников, устройств, которые объединяют в себе мобильный телефон и компьютер. Отшельничество как способ отдыха прекрасно. Но если ты занимаешься производством смысла, то тогда отшельничество совершенно непродуктивно. Это раньше можно было каким-то образом отойти в сторонку, посидеть подумать…
– «Посидеть» – в хорошем смысле слова.
– Да, в хорошем. Написать «Анну Каренину». Потому что все знали – за то время, что ты будешь писать толстый роман, мир, в общем, останется прежним. А сейчас, пока ты будешь заниматься отшельничеством, мир тебя обгонит. То, что создано в рамках отшельничества – для мира будет непригодно. Поэтому волей-неволей, для того чтобы делать какие-то смысловые вещи, надо быть в гуще. Тексты должны быть очень конкурентоспособными, они должны быть обращены в достаточно далекое будущее. Сейчас хорошая литература – это футурология, на самом деле. То есть надо предсказать поведение человека в суровых условиях ускоренного технологического прогресса. Как он будет меняться… Это очень важно. И человек как вид – тоже меняется. Вот мы сейчас обнаруживаем, что есть правые и есть левые – чем это предопределяется? Наследственностью, воспитанием? Это все очень большая тайна. И речь идет, я уверен, о видовых изменениях в человеке. Это все очень забавно. Человек тоже меняется!
Роман «Перс». Замах
– Если говорить про твою книгу как про попытку продать смыслы – то ты туда вставил все самое модное: Америка, ислам, нефть, Кавказ, нимфетки…
– Нимфеток там нет.
– Минуточку. У тебя взрослый дядя пользует несовершеннолетнюю – это что?
– А, есть, да.
– Я уверен, что это автобиографичное; у тебя явно была любовь с девочкой двенадцати лет, и ты даже хотел на ней жениться, но ты это по понятным причинам приписал одному из персонажей.
– Вне всякого сомнения.
– Сколько ей было лет?
– Не помню.
– Я тем более. Но, вижу, ты заметаешь следы.
– По большому счету я в меньшей степени думал о модности.
– А думал ты об актуальности.
– Я писал о том, что меня дико волновало. Для того и не надо быть отшельником, чтоб тебя волновало то, что волнует всех остальных. Для того чтоб быть на острие луча, который проникает в новую эпоху, – это на самом деле хлебниковское выражение: «Я стою на острие луча».
– Пафосно.
– Это цитата из Хлебникова, можно ему этот пафос простить. Он находился на острие, его волновало новое. Он распахивал эпоху. Он же по образованию математик. Это неспроста, что мой роман по большей части о нем, – его дико интересовали научные открытия! Все, которые начинались в XX веке. И по большому счету теория относительности, идея единения времени с пространством, – она очень сильно повлияла на структуру его мышления. Вот. И герой мой занимается всякими сумасшедшими вещами, ищет прародителя всей жизни на Земле в нефтяных скважинах, например.
– Чтобы продать этот смысл.
– Это действительно
