Сергей Жадан:

«Не жду звонка от Порошенко»

Я много слышал о поэте Жадане, он такой читаемый, сам живет в Харькове, но пишет, надо же, на мовi. Мы с ним однажды пересеклись в Днепропетровске, куда приплыл когда-то писательский пароход «Литературной экспедиции», – но поговорить не успели. А во Львове, на Форуме издателей (2014), это такая как бы книжная ярмарка – не только поговорили, но даже и выпили за разговором. Уже началось, из России мало кто приехал, война же вроде, а я таки прилетел. Я сейчас часто думаю про то, что вон даже немецкие нацисты – до чего ж они были наши враги-враги, а теперь немцы такие наши друзья, что – кто нам ближе, чем они? То есть война кончится, не было еще отродясь вечной войны – и все равно придется мириться. И с этим лучше не тянуть, можно прямо сейчас начинать.

И вот мы с Жаданом к этому приступили не откладывая в долгий ящик.

Начал я по простоте душевной говорить на русском, но он мягко и неконфликтно стал отвечать на украинском. Ну и таки он прав! Почему нет. Могу только сказать, что русский мне привычней, и я на нем написал куда больше текстов, чем на украинском, – но что с того? Ничего с того.

Но здесь мы текст даем все же в переводе. Вдруг кто-то не знает украинского?

– Уже бы, кстати, и перекусить пора, – сказал я.

– Хочете маци?

– А як же, – честно ответил я. И мы стали пить красное, закусывая мацой.

Потом перешли на коньяк и киш. И дальше я спросил о том, что давно меня мучило – про Олега Жадана, которого помню по старой «Комсомолке», он был там когда-то великий. Не родственники ли? Вроде нет.

– Про Олега Жадана знаю, але особисто знайомий не був. (Я слышал про Олега Жадана, но лично знаком не был.)

– Він керував відділом новин. (Он руководил отделом новостей.) Это не были экономические и политические новости, а так называемые новости. Позже по этому образцу в «Ъ» сделали отдел «некоммерческой информации». Ну что там в Донбассе? Я сейчас путешествовал и последних новостей не знаю.

– Оперативные новости? Не было утром ничего. Захватили переговорщиков с «Айдара», которые пошли договариваться…

– Кто захватил?

– ЛНР.

– А у вас есть знакомые, которые там воюют? Много их? Где воюют?

– Много. Они и в гвардии, и в добровольческих батальонах, и в милиции.

– И у меня есть знакомый из Киева, который воюет. Он до войны был продюсером. А с другой стороны – под Славянском живет мой товарищ, с которым мы учились в школе. Сверстник. Говорит сейчас: «Под москалями жить не буду». Я, кстати, написал когда-то о том, почему нет границы между Германией и Францией (что отличает их от Украины с Россией). Так они же воевали друг с другом! А между Россией и Украиной есть границы. Хотя это же родные сестры, какие же границы между ними?

– Пока что все наоборот.

– Невозможно, чтобы Россия воевала против Украины, – думал и я… Но я написал тогда, что после войны границы исчезнут. Словно знал будущее. Получается, что так. А у вас лично не было мыслей уехать на фронт?

– Пока еще нет.

– А может быть, нам еще выпить?

Переходим с вина на коньяк.

– Сам я, пока есть возможность не воевать, не буду. А если призовут – пойду.

– А какая у вас военная профессия?

– Непризывной.

– Здоровье?

– Нет, другие причины.

– Вижу, это интимно. Не буду настаивать. Когда я был молод, у меня была мысль поехать в Югославию. Там повоевать… Но я этого не сделал.

– Слава богу, что вы не поехали. Я сейчас своего любимого писателя – Лимонова – читаю, как он был в окопах Югославии. «Ну что ты хвастаешься? Чем ты хвастаешься?» – думаю я.

– Он харьковский парень.

– Да, он наш. Я с ним виделся в последний раз в июле 2014-го. В Москве.

– И что он сказал?

– Когда только начался Майдан, он был весь на нервах. Был против Майдана. Понятное дело, что он против украинской государственности как таковой, – но он восхищался стихийностью Майдана. Восторгался динамикой Майдана. И при этом говорил: «Сережа, когда восстанет Восток?» – «Восток не восстанет. Нет никаких оснований». И здесь, когда началась «русская весна», он немного воспрянул духом. Но после я прочитал у него печальный пост о том, что Харьков не поднимется. Это же не Донецк. Он отличается политически, социально, экономически, ментально. Во-первых, это украинский город, там больше среднего бизнеса, и так называемое гражданское общество там сложнее. Во-вторых, там совсем другая политическая система, несмотря на давление Добкина, – все равно там нет такой четкой иерархии, как в Донбассе, где Ахметов. А потом, там партия студенческая – более двухсот тысяч студентов. Это как население Луганска – 200 тысяч.

– И Гепа, и Допа – это актеры. Мне нравятся! (Только как актеры. Не как политики.)

– Они оказались больше актерами, чем реальными персонажами.

– Я говорил Лимонову: «Зачем тебе вся эта политика, все эти войны. Ты начитался Хемингуэя и хочешь жить, как он, – в Париже, в Нью-Йорке, на войне. Это игра».

– Нет.

– «Эта партия, которую ты организовал, – говорю я Лимонову – это пиар. Это – чтобы книги продавать». А он не согласен, спорил со мной: «Я – политик!»

– Он мне сказал, что чувствует себя скорее политиком, чем писателем.

– Он это говорит, – а можно ли ему верить? «А что за название у твоей партии?» – спрашиваю я его. Нацбольская! Он согласен с тем, что это не очень хорошее название: «Но ничего уже не сделаешь. Уже поздно менять. Людей убивали под этим флагом. Они сидели в тюрьмах». А теперь у меня такой вопрос к вам. Возможны сейчас культурные контакты между Украиной и Россией? Возможны были во времена Гитлера контакты немецких писателей со сталинскими? Или невозможны?

– Подождите. Были контакты, проекты. Был Томас Манн. В изгнании.

– Да, в изгнании.

– Не все же в России поддерживают Путина. Не все поддерживают аннексию Крыма. Я думаю, контакты не только возможны – они нужны. Война закончится. Очень просто всех сейчас послать, обрубить любые варианты общения.

– Уже обрублено многое. А обратный путь есть, как вы думаете?

– Обратный путь всегда есть, просто обычно обратный путь гораздо медленнее и гораздо сложнее. Как бы ни закончилась эта война, какую бы стену Коломойский сейчас ни построил на границе, Россия же никуда не исчезнет. У меня такое впечатление, что часть украинских патриотов считает, что если построить четырехметровую