Шрифт:
Закладка:
– А как его зовут?
– Олег Куликовский. Вы никогда о нем не слышали, у него не было публикаций. Это мой знакомый, он меня где-то нашел в интернете и начал писать. Я пришлю вам…
– Хорошо.
– Всё, увидимся, встретимся – еще поговорим.
Жадан засобирался, ему на ТВ выступать, потом стихи читать людям… Про мир. Про человеческие отношения. Наверное, это как раз то, чем должен заниматься поэт. А мог бы на войну звать. Как некоторые.
Александр Иличевский. Возвращение из Силиконовой долины
Биография – без которой ну какой же писатель – у Иличевского роскошная. Закончив знаменитый Физтех, он уехал в Калифорнию и там работал по специальности, физиком, – но все бросил и вернулся в Россию. Cherchez la femme, да к тому ж писателю сподручней творить среди родных осин. Обо всем этом – беседа с Иличевским. Которая проходила в редакции журнала «Лехаим», в которой один из собеседников – угадайте который (шутка) – трудится по совместительству. (Дело прошлое – Саша давно оттуда ушел и уехал на ПМЖ в Израиль. – И. С.)
Лехаим!
– Ну, Саша, коротко расскажи о себе. Что у тебя тут происходит в редакции «Лехаима». Чем ты тут занимаешься?
– Наш замечательный журнал выходит раз в месяц. Я тут работаю человеком, который пишет сюда колонку, надзирает за всеми подписями к картинкам и пишет некрологи.
– Некрологи… Это уже о вечном! Как и положено писателю.
– Вот в этом месяце уже написал два. Это всё евреи. Луис Хенкин, крупный спец в области международного права, помер на Манхэттене в возрасте 92 лет. И популярная писательница – Белва Плейн, которая померла в возрасте 95 лет. Не на Манхэттене, но тоже в Нью-Йорке.
– Работаете, значит, только с евреями. Ну что, тоже подход!
– Нет, у нас подход широкий. У нас печатается все на свете. Но все связано с еврейской темой. Я горжусь, что работаю в этом журнале, потому что он реально хороший. Жалко только, что он распространяется исключительно по подписке!
– Должность твоя как называется?
– Трудно сказать. Ну, в мои обязанности входит еще функция, которая описывается термином «креативный редактор». Я этим год почти занимаюсь.
– А как это получилось, с журналом?
– Я долгое время работал на радио «Свобода». Я там был веб-редактором. Мы сайт развивали, занимались производством веб-контента. Потом я ушел с радио, потому что подписал договор с издательством АСТ на книгу. И написал ее.
А потом деньги кончились, и я снова пошел на работу. Сюда.
– Но год ты пожил как король.
– Абсолютно! Но я вкалывал, естественно. Я добился ровно того, о чем мечтал всю жизнь, – все бросить и писать. А то же мне всегда все мешали писать. Это была перманентная борьба. Была всегда работа ненавистная…
– Это ты про какую именно?
– Всякого рода менеджмент, всякого рода рутинная мутотень. Это вынуждало меня вставать в пять утра, чтоб хоть что-то успеть сделать. Нездоровая такая деятельность… Это было довольно-таки напряжно.
– И в чем же тут дело? Почему нет денег у модного писателя, которым ты являешься? Что тому виной? Черные тиражи пиратов? Или книги у тебя неправильные, а надо писать, как Донцова, чтоб зарабатывать? Или вся беда в том, что ты пишешь про русских?
– Я думаю, тут вот что… Уверен, что тиражи – той литературы, которой я занимаюсь – не очень высоки. Раза в три ниже, чем у попсы. Думаю, что литературная интеллектуальная жизнь у нас мало чем отличается от европейской. (Я говорю про европейскую не англоязычную литературу.) Очень похоже дела обстоят во Франции. Там, в принципе, книжками невозможно заработать – и здесь тоже. Но это кардинально отличается от ситуации с англоязычными писателями: все, что происходит в англоязычной литературе – это чрезвычайно широковещательно. Я знаю одного писателя шотландского замечательного, единственная книжка которого в 2004 году получила хороший отклик и солидную премию – и он замечательно живет с одной этой книжки в течение шести лет.
– Может, тебе на английском начать писать? Ты там ведь и пожил, ты в теме…
– Я писал на английском, когда жил в Америке. Но это был какой-то начальный подступ. И забавно то, что мой товарищ американский, Тейт Андерсон, который 10 лет прожил в Зальцбурге, сказал мне: «Все это хорошо, но твой синтаксис похож на немецкий». Для меня это огромная загадка – почему мой английский синтаксис похож на немецкий.
– А я тебе объясню. Вот в Одессе строй речи довольно странный, и людям, которые не в теме, это непонятно. А на самом деле это строй идиша, который сохранился в языке людей, даже на идише не говорящих, а это с такими заходами говорили по-русски их идишные бабушки. Идиш же, как известно, произошел от берлинского диалекта немецкого языка… Значит, не смог ты на английском писать по-писательски! Твой друг тебе объяснил, что ты не сможешь повторить успех Джозефа Конрада.
– Ну, он не приговаривал меня…
Бегство из Америки
– Но ты этот путь отринул.
– Отринул. Главным образом потому, что вернулся сюда.
– Редкий случай.
– Ну почему – редкий?
– Почему – это долгий разговор. Но статистика такая, что мало кто возвращается. Или уж если на родину, так с американским паспортом.
– Я вернулся без паспорта.
– С грин-картой.
– И без нее.
– Как так? Теперь мне уж совсем ничего не понятно.
– Когда я туда ездил последний раз, меня спросили, планирую ли я там жить? Я честно ответил – нет.
– Соврал бы.
– Нет, человек, который ею владеет, должен каждые полгода подтверждать свое присутствие в США. И половину года там находиться.
– То есть ты теперь как простой человек должен получать визу…
– Ну, это сильно для меня облегчено, потому что в Калифорнии живут мои родители. И другие родственники.
– Да… Не использовал ты этот шанс – конвертироваться в англопишущего. А разве это не заманчиво – из провинции (то бишь русскоязычной литературы) перебраться в столицу – в англоязычную литературу то есть?
– Гм… У меня любопытство к Америке возрастает с годами. Пока я там жил, я не очень любил ту страну, потому что я воспринимал ее всю в несколько декоративном виде. Я не мог прочувствовать ее природу, ее ландшафты определенные. Я находился там в очень отчетливой тоске по каким-то невоплощенным делам, которые остались здесь, в России.
– Ты размазался в пространстве, туда-сюда-обратно.
– Да. И надо было как-то почетче почувствовать почву под ногами. Я сейчас – уже задним числом – понимаю, что какие-то вещи, которые мне были тогда доступны, но неинтересны, – сейчас интересны, но недоступны.
– Например.
– У меня вот есть – теперь – мечта: проехать
