Шрифт:
Закладка:
– «Контора Глубокого Бурения» – помнишь? (Помнит. Смеемся. Мы еще в чем-то совпадаем, несмотря на разницу в возрасте.) – А на премию ты замахиваешься в этом году? Как обычно?
– Я, честно говоря, считаю, что книжка достойна всего самого лучшего. Замахиваюсь или нет – неважно, главное, что я доволен тем, какой она получилась. Задумывалась она очень давно. Двенадцать лет подряд я читал все, что связано с Каспием, с этим ореолом хлебниковским, и с Персией. Историей ислама я занимался, суфизмом – и всем на свете. Я смотрел, как это все происходит. Это была большая важная работа. У меня на чердаке два огромных столитровых рюкзака, забитых только распечатками материала к роману. Не говоря уже о том, что огромное количество материала я счел недостойным распечатывания. Роман был написан со второй попытки. Была пять лет назад попытка, я написал страниц двести – и скис. Понял, что не хватает…
– …жизненного опыта. И ты пошел в люди. Как Макс Горький.
Смеемся.
– Ну да, еще отхлебнуть чуть-чуть. Стал я работать на радио «Свобода».
– «Свобода» в кавычках.
– Свобода – с большой буквы! На свободу, короче, пошел. Дальше ты уже знаешь.
– Помнишь, я тебе про прошлые твои книги говорил – это у тебя поток сознания лирический, а нужен сюжет и жизненное мясо. Но ты орал: «Пошел нах! Не будет тебе никакого сюжета! Как хочу – так и пишу! В манду вас с вашими советами!» Но вот пожалте – всё есть. Видишь как! Старый хохол все-таки оказался прав.
– Ну если без шуток, то я считаю, «Перс» – сложнее всего, что написано до сих пор.
– В мировой литературе?
– Нет, из того что я написал. Тут был вот какой момент: я понял, что сложно о сложном писать невозможно. Поэтому я писал просто о сложном. И видимо, наверно поэтому возник эффект большей доступности.
– Сюжет возник! А то у тебя было без начала без конца. Рыдания лирического героя. Описание закатов/рассветов.
– Да, да.
– Видишь, я все-таки выполняю свою задачу как литературный академик – достаю молодежь.
– Ну да, ты раз в год говоришь мне – годится или нет.
Путь в писатели
– А это немало. И потом, каждый берет ношу по силам. Кто-то в каменоломнях вкалывает каждый день, а кто-то раз в год изрекает мудрое, выпивает стакан водки – и уходит… Скажи, пожалуйста, а думал ли ты в детские годы стать писателем. Как, например, Альфред Кох. Или Петр Авен. Но им отцы не разрешили идти на филфак. На который и ты не пошел, кстати.
– Как это случилось? В детстве я никогда ни при каких обстоятельствах даже мысли не имел стать писателем. Все детство я читал без конца, причем энциклопедии, как это ни странно. Сначала Детскую, потом Большую советскую. И еще я конструировал двигатели. Самолетные. Я брал специальную тетрадку и там их рисовал. Прорисовывал, как расположены цилиндры, как там топливо приходит, как устроен турбореактивный двигатель. Это меня очень волновало. А еще я любил решать задачи. Началось с того, что папа прочел в моем дневнике сообщение классной руководительницы: «Саша не знает порядок действий в арифметическом выражении». Папа не ругался, он посмотрел на меня и сказал: «В ПТУ пойдешь». В ПТУ я идти не хотел ни при каких обстоятельствах. И потому через полгода поступил в заочную школу при МФТИ. И я начал решать задачи и долго не мог остановиться. Я ждал, когда мне пришлют новые задания, и кидался их решать. Я любил решать, когда засыпал. Эта граница сна и яви… Мозг в состоянии творческой деятельности схож со своим состоянием во сне. Скажем, в «Капитанской дочке» Пушкин описал вещий сон, который снится Гриневу, – снится именно «в первосонье», как это состояние назвал Александр Сергеевич. Бывает, что когда засыпаешь, у тебя возникает некое видение, а в нем – творческий смысл.
– Ты там выше упомянул «Анну Каренину». Про которую Лимонов сказал, что роман тот – ни о чем. Сюжета нет, жизни нет. Ну женщина трахается с офицером, а муж недоволен, – и дальше что? И нету, по Лимонову, профессии такой – писатель, а надо просто жить интересно и эту свою жизнь описывать один в один.
– Это неэффективный способ писанины. Да, по молодости лет мне, как и Лимонову, казалось, что если ты не пережил всякого разного, если нету у тебя мяса собственной жизни – то не о чем писать. Но в какой-то момент у меня стали получаться вещи, которые работают на предсказание. Я говорю об интуиции, – когда ты кусаешь не кусок жизни, а плоть интуиции. Ухватываешь какие-то правильные вещи, которые на самом деле гораздо более реальны, чем реальность. То есть твоя выдумка – она дает такую прибавку к твоей личности. Бродский говорил, что вы начинаете стихотворение одним человеком, а заканчиваете совершенно другим. Вот и я об этом же. И Бродский, естественно, очень нелюбимый писатель для Лимонова – и тут мы имеем два разных взгляда на литературу.
– Один из них получил «Нобеля», а другой пока нет.
– Да, кстати. Но – я считаю, что оба взгляда имеют право на существование. И потом, всегда ли в этом есть смысл – собирать фактуру, специально изучать жизнь? Вот я в прошлом году проехал с товарищем 7500 км по России. Мы исколесили Харьковскую область.
– Харьков – это не Россия.
– Извини, извини: это была не поездка по России, а заграничное турне. Мой прадед по материнской линии – он из села Козиевка, под Харьковом. Мы ездили посмотреть, как там всё.
– А у меня дедушка тоже из тех мест. Он служил в Харьковской Чрезвычайке.
– Да?
– Так вышло.
– Мы в пути повидали много, поездка была насыщена впечатлениями. Я, естественно, вел дневник. Но когда я сел писать…
– Ты понял: писать не о чем.
– Да. Я вдруг понял: максимум, что я из этого могу выжать, – это три страницы, которые и вошли в мой следующий роман. Это описание грозы в степи. Чернозем набухает, вылезает на асфальт, вся дорога прекращается в такую скользкую змею. Очень жирная скользкая степная земля. Молнии разлетаются по небу.
– То есть ты не чувствуешь, что перед тобой стоит задача ездить на войны, в Африку на охоту, жениться на миллионершах, ловить рыбу с яхты «Пилар»…
– Все меняется. В юности я дико завидовал друзьям, которые сплавлялись на плоту 10-местном по какому-то притоку Лены и за три месяца прошли 937 км. Они видели брошенные деревни на берегах, видели медведей, которые ловят рыбу на перекатах, но людей не
