Стереть теперь файл, – какой смысл в вопросах, на которые не даны ответы, – казалось бы.

Но!

Замечено: чтоб правильно задать вопрос, надо знать большую часть ответа. (Это из фантастики, из сюжета, когда некий космонавт с огромным трудом и жутким риском добрался до вселенского оракула, который знал все и мог ответить на любой вопрос. Ну, думал наивный путешественник, уж теперь-то я все-все узнаю. И вот он начал задавать вопросы типа «что такое счастье» и прочее в таком духе, на что оракул неизменно отвечал: «Вопрос отклоняю как некорректный». Оракулу как минимум было совершенно неинтересно про счастье белковых тел, про которые он и не слыхал… Кроме того, он ожидал, что ему прежде дадут научное определение счастья как минимум.) И тогда нет смысла этого ответа всерьез дожидаться. А если ты про ответ ничего не знаешь, вопрос будет ужасно глупым, на кой его и задавать тогда.

В общем, мне показалось, и уже не раз причем казалось, что вопросы иногда важнее ответов до такой степени, что ответов иногда и вовсе не надо. Бывает, что ответы вопросов не только важней, но и интересней! А иногда достаточно одних вопросов. Чтоб так, нужна или сильная позиция вопросителя, или талант некий особый, или везение. Вот Путин как-то задал вопрос Ходорковскому, цитирую тут не дословно, еще чего: «Что ж вы моих чиновников клеймите за взяточничество – а не сами ли вы эти взятки им несете?» Вот пожалте, вопрос выше любого ответа… Все сказано! Точка. Ответом на вопрос стала новая страна, которую мы очень быстро получили взамен старой, по поводу чего нашего мнения никто не потрудился спросить.

Ну так вот мои вопросы классику. Авось они вас развлекут.

– Евгений Александрович! Про вас рассказывают легенды. Якобы вы, защищая Неизвестного, обозвали Хрущева идиотом, и он это принял как должное и после за вас заступался. Вы – выпивши – говорили Андропову, что готовы погибнуть на баррикадах, защищая Солженицына. Вы отправили Брежневу телеграмму, протестуя против ввода танков в Прагу. Или это не легенды?

– Хрущев и вы – это как вариация на тему «Отношения Пушкина с царем». Это первое, что приходит в голову. Были у вас такие мысли? Подкалывали вас этим, завидовали?

– Диссиденты, лагеря, психушки, ссылка и высылка. Много людей пострадало за ерунду. Вас почему не тронули? Вас считали генералом КГБ… У вас ведь похоже на ситуацию с Бродским? Тоже поэт… «Рыжему сделали биографию» (Ахматова). А вам?

– Самое ужасное, что с вами было, – это на Запад не выпускали, какое-то время. Нет у вас чувства нехватки гонений? Есть примеры поэтов, любимых народом и народами, но благополучных?

– Вы думали, что можете сесть надолго? Представляли себе в деталях тюремные и лагерные ужасы? Готовы были к тому, что все кончено?

– «Все разговоры, что смелость поэтов-шестидесятников была санкционирована сверху, – это позорная клевета», – сказали вы однажды. Кто клеветал-то?

– Вы говорили, что на вас писал Семичастный – но куда? Я думал, дальше уже некуда, ему самому писали. А не мог он, не спрашивая, решить с вами вопрос?

– Раньше высылали поэтов за границу, это было вроде как наказанием. Просто аналогия с высылкой из Афин или Рима. Вступаясь за Эрнста Неизвестного, вы волновались: «Не дай бог его вышвырнут из России!» А теперь вот вы на гребне успеха сами себя выслали с родины. Ирония судьбы просто?

Я представляю страх и обалденье,

когда попало в Третье отделенье

«На смерть Поэта»…

Представляю я,

как начали все эти гады бегать…

Есть Божий суд, наперсники разврата,

и суд поэта – это Божий суд! –

Что у вас было самое близкое к этому жанру, к этой ситуации?

– Предварю следующий свой вопрос цитатой: «В 1965 году существовала группа по защите Евтушенко, которая собиралась организовать демонстрацию в защиту меня. Это были молодые двадцатилетние люди, между прочим, рабочие или учащиеся вечерних школ и техникумов. Они печатали на пишмашинках листовки, расклеивали. Их всех арестовали». Что с ними стало дальше?

– «Весомость нашего слова в данный момент настолько незначительна, что даже КГБ сейчас до нас нет дела, а бюрократии и подавно. Нас, писателей, давно никто не боится. Журналистов боятся больше, чем нас. Почему так произошло?» Это вы нас спрашиваете? Лучше б вы сами ответили на этот вопрос! Интересно же…

– По поводу вашего знаменитого сюжета с алтайской пасечницей. Ниже об этом еще будет. Похожий случай был недавно у вас – не в том смысле, что с вами лично, а в вашей новой стране, в Штатах, но там даму посадили, она отсидела (за совращение несовершеннолетнего), вышла и снова побежала к тому парню (своему любовнику). Два мира, два детства, – можно сравнить? У вас в Талсе тоже, наверно, обсуждали тот американский случай? А что было б в Союзе с ней и с вами, тогда, случись на этой почве скандал?

– Вы пишете: «Поскольку Зинаида Ермолаевна (мать поэта. – И. С.) была в разводе с мужем (в 1938 году он оставил семью, боясь, что арест отца жены – Ермолая Наумовича – бросит тень на его карьеру), то она без сожаления решила переписать сына на свою фамилию. Для возвращения в Москву детям старшего возраста нужен был особый пропуск. Одновременно пришлось сыну убавить один год. Так в свидетельстве о его рождении появилась не только новая фамилия, но и новая дата – 1933 год вместо 1932-го». Подтверждаете эту версию? Что стало с арестованным дедом Ермолаем? А отец после как-то комментировал этот поступок?

– Снова цитата, из вас: «У меня есть строчка: “Россия без поэзии российской была бы как огромный Люксембург”». Поди плохо! В Люксембурге люди хорошо живут… Да?

– Вы писали, что все русские поэты похожи на Есенина. «…но все мы чем-то связаны одним: любой из нас хоть чуточку Есенин. И я – Есенин, но совсем иной». В чем сходство?

– Вот вы тоже уехали из России, с дамой (имеется в виду англичанка, одна из жен. – И. С.). Есенин не смог жить на Западе, «там не перед кем раскрыть свою душу». А вы – смогли? Прокомментируйте эту его реплику, пожалуйста.

– Цитата: «Было бы некрасиво сказать, что я работаю в Штатах только из-за денег. Хотя это фактор немаловажный, безусловно». Здесь, в России, вы думаете, не смогли бы хорошо зарабатывать?

– Тема отъезда. Звезды русской культуры – Эрнст Неизвестный, Межиров, который сочинил текст «Коммунисты, вперед!» (не знаешь, смеяться тут или плакать, когда вперед – значит в Нью-Йорк), Бродский («на Васильевский