- Это не добивание.

- А в чём смысл?

Он пожал плечами:

- Не знаю. Думаешь, смысл обязателен?

- Наверное, желателен.

- А ты делал когда-нибудь что-нибудь без смысла?

- Это как?

- Ну, просто… Из хулиганских побуждений, - хмыкнул Слава. – Правила когда-нибудь нарушал?

«Из хулиганских побуждений», блин. Как они умудрились от разговора про граффити прийти к такой опасной теме? Шаг в сторону и Лев засыплется со всеми своими «хулиганскими побуждениями», бережно хранимыми за пазухой.

Он так долго молчал, что Слава, видимо, расценил его ответ как: «Нет», и, сбросив рюкзак с плеча, уточнил:

- Хочешь попробовать?

- Что именно?

- Вандализм… Блин, - он оценивающе прошелся по внешнему виду Льва. – Ты всегда так одеваешься?

- Чаще всего, - сдержанно ответил тот.

- Это очень не подходит для вандализма.

«Мне ли не знать», - мысленно хмыкнул Лев. Слава закинул рюкзак обратно на плечо и предложил:

- Давай в следующий раз ты оденешься плохо, и мы порисуем здесь?

«Что угодно, лишь бы с тобой»

- Хорошо, я постараюсь одеться плохо.

- Бери пример с меня.

Он развел руками, как бы демонстрируя свой наряд, и только тогда Лев понял, что подтекшие смайлы (один на спине и два – на коленях джинсов), причудливые узоры и хаотичные линии Слава нарисовал на своей одежде сам.

- Ты отлично выглядишь, - искренне сказал Лев. – Я думал, так и должно быть.

- Я просто пошел на опережение, - отмахнулся Слава. – Чтобы не испачкаться в краске, когда рисуешь – испачкайся заранее.

Следующей ночью они сюда вернулись. Время суток выбирал Слава – его идея. Он сказал, это дарит особые ощущения: как будто пытаешься не попасться ментам («Хотя я никогда не попадался, даже днём», - при этом добавил он).

Льву пришлось одеться в «рабочий» прикид: джинсы, тёмная футболка, неубиваемый бомбер ещё с тех времен, когда ему было четырнадцать (тогда он был ему большой, а теперь – как раз). В тир он обычно надевал берцы: это добавляло в облик милитаризма и внушало посетителям ложное доверие – ну, будто бы он правда какой-то военный, будто бы он знает, как случайно не застрелиться из ружья (впрочем, он знал, и как специально застрелиться – тоже знал).

Славе же берцы демонстрировать было ни к чему, и он надел белые массивные кроссовки, в которых обычно бегал по утрам. Встретившись в полночь в самом начале Богданки, они обменялись приветственными рукопожатиями, Лев услышал одобрительное: «Во, теперь ты нормально одет» и они направились к зданию ДК.

На улице не было ни души, лишь изредка проезжали машины, поэтому ребята разговаривали шепотом, чтобы не нарушать тишину. Иногда Слава переходил на «кричащий шепот», потому что с возмущением рассказывал, как мама не хотела его отпускать (а он ей наврал, что идет ночевать к другу), и при этом сестра тоже наврала, что знает этого друга, но мама всё равно не поверила, и ему пришлось уходить со скандалом, и вообще «почему она обращается со мной, как с ребёнком?». Лев, слушая, завидовал ему: хорошо, когда нет отца, и можешь вот так вот торговаться, где тебе ночевать и когда приходить домой.

- А что, реального друга нет, который мог бы соврать, что ты у него? – уточнил Лев.

- Я никогда не умел дружить с несколькими людьми, - признался Слава. – А одна лучшая подруга у меня уже есть.

- Почему не сказал, что ты у нее?

Слава засмеялся:

- Потому что это моя сестра.

- Вау.

Он снова ему позавидовал: его спешный побег из дома отрезал всякую возможность стать лучшим другом для Пелагеи.

- Да, - кивнул Слава. – У меня никого нет ближе, чем она. Даже мама не ближе. Я могу рассказать Юле всё, что угодно, и она поймёт.

Лев, задумавшись, замолчал. Он подумал о Кате. Когда он рассказал ей, что сделал с Яковом, она его не поняла. И потом, годами позднее, всё равно не поняла: до сих пор этот случай между ними, как невидимая стенка: будто бы всё как раньше, но подойти ближе не получается. И вообще, можно ли его понять? Карина – она что ли его поняла? Разве что Артур с этим успешно справился: он превратил случившееся в веселую легенду: «А, тот самый случай, когда ты потрахался пьяным, а потом решил, что это изнасилование, помню-помню».

Слава вырвал его из раздумий неожиданной просьбой:

- Теперь ты что-нибудь расскажи.

- Что?

- Что угодно. У тебя есть братья или сестры?

- У меня есть сестра. Младшая.

- Сколько ей лет?

- Как тебе.

- О, - Славу это как будто обрадовало. – И что бы ты ей сказал, соберись она ночью гулять с парнем твоего возраста?

Лев ответил честно:

- Я бы ей сказал, что она дура.

Слава хмыкнул:

- Значит, я дурак, раз пошёл с тобой?

- Именно это я и имел в виду, - очень серьёзно ответил Лев.

Но Слава расценил этот ответ, как очередную шутку. Со Львом вечно такое случается: он шутит с тем же самым лицом, что и сообщает серьёзные новости.

Дойдя до дома культуры, они свернули во внутренний двор, и Слава вытащил из кармана фонарик. Лев с опаской подумал, что в Питере они бы обязательно наткнулись на бездомных, зайдя в подобное место.

Слава отыскал самую чистую из множества исписанных стен, прислонил к ней рюкзак и, зажав в зубах фонарик, начал вытаскивать на асфальт баллончики с краской.

- Не бери грязное в рот, - попросил Лев, забирая фонарик. – Я подержу.

- Он чистый, я его всего два раза на землю ронял!

Следом за баллончиками он вытащил массивную маску с клапанами по бокам.

- Это респираторы, - пояснил Слава. – Надень, чтобы не дышать гадостью.

Лев послушно прижал к лицу пластиковую маску. Слава вручил ему баллончик с черной краской и кивнул:

- Можешь начинать.

Тогда Лев и растерялся: что начинать? Он вдруг ярко представил, что все эти надписи типа: «хуй», «жопа» и «пиздец» появились здесь из-за таких вот, как Слава. Приведут своих бесталанных знакомых к стенам, дадут краску в руки и говорят: «Рисуй», а никаких художеств, кроме собственного имени или матерного слова, в голову не лезет.

Лев так и сказал:

- Я не знаю, что рисовать.

- Да что угодно, - фыркнул Слава. – Как в детстве.