15. Письмо А. Е. Шнейдера (Москва) И. С. Зильберштейну, 12 января 1984

Дорогой Илья Самойлович, огромное спасибо за статью в ЛГ. С большим трудом, с лупой (зрение катастрофически падает) я прочел Вашу статью.

Не только удовольствие читать ее, не только радость единомыслия читателя с автором, не только большая эрудиция, но и благородное достоинство и сдержанная поучительность тона отличает Вашу статью от всего, что приходится читать «по диагонали» в ЛГ.

Поздравляю Вас, Илья Самойлович, с Новым годом, желаю Вам здоровья! Уверен, что даже в Переделкинском Д<оме> т<ворчества> вы трудитесь, как всегда.

Уважающий Вас А. Шнейдер

12.I.84

P. S. Теперь уже своим знакомым не буду ничего доказывать об Эйдельмане, а просто отсылать к Вашей статье. Так будет крепче. АШ.

Вложено в маркированный конверт, отправленный на домашний адрес И. С. Зильберштейна. Помета рукой адресата на конверте: «Шнейдер об Эйдел<ьмане>».

Александр Евсеевич Шнейдер (1913–2004) – историк-архивист; окончил ЛГУ (1939), после чего призван в ряды РККА, служил на Дальнем Востоке, по окончании Великой Отечественной войны уволен в запас и поступил научным сотрудником в ЦГВИА, где проработал всю жизнь, автор публикаций и статей; в 1990‐е репатриировался в Израиль, похоронен в Иерусалиме (дата смерти указана в кн.: Фурман М. Л. Непростая история простой еврейской семьи. Иерусалим: Лира, 2010. С. 234).

Не исключено, что у автора письма была особая причина для того, чтобы солидаризироваться с Зильберштейном: в 1976–1977 годах на страницах «Литературной газеты» разгорелась так называемая архивная дискуссия, начатая статьей С. В. Житомирской – «широкий обмен мнениями о значении личных архивов наших современников для изучения и понимания исторического процесса». Вопрос о критериях отбора документов личных архивов на государственное хранение не только оказался наиболее острым, но и разделил участников на два лагеря. С. В. Житомирская, к которой присоединились в своих статьях Я. А. Гордин, М. О. Чудакова, Л. И. Успенский, С. О. Шмидт, Н. Я. Эйдельман и др., полагала, что «нам не дано предугадать, что покажется достойным деятельного изучения наших потомков, а потому чем больше архивов мы сохраним, тем лучше». Противостояли им Г. П. Шторм, В. В. Цаплин, А. Е. Шнейдер, И. С. Зильберштейн и др., которые настаивали на цензе: «Сосредоточив усилия на сборе материалов, касающихся тех наших современников, деятельность которых признается наиболее плодотворной, архивисты получают возможность отказаться от чисто количественной ориентации в своей работе. Творческая активность личности, таким образом, становится пропуском в архив для относящихся к ней документов»[595].

Сторона Н. Я. Эйдельмана

16. Письмо А. М. Адоскина (Москва) в редакцию «Литературной газеты», 22 января 1984

Уважаемые товарищи!

Впервые в жизни пишу подобное письмо и, по правде говоря, сам себе кажусь несколько смешным. Зачем, для чего? Но все же думаю, а вдруг… Вдруг на самом деле письмо мое окажется той самой последней каплей, которая все разъяснит и все поставит на свои места…

Помнится, у Пушкина в статье о критике есть такая фраза: «Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы всё думаем: как может быть это глупо или несправедливо?.. ведь ЭТО НАПЕЧАТАНО».

Эта цитата пришла мне в голову сразу же после прочтения большого «подвала» в «Литературной газете» от 11 января с<его> года, написанного известным литературоведом И. С. Зильберштейном, в котором он наголову разбивает младшего собрата своего по литературному цеху, историка и писателя Натана Эйдельмана. И еще почему-то вспомнилась такая игра, в которую мы в детстве играли: два мальчика для того, чтобы выяснить, кто прав, берут палку и по очереди снизу вверх хватают ее, сжимая в кулак, и тот, чей кулак окажется наверху, объявляется победителем.

Три статьи на одну тему в двух номерах «Литературной газеты»: сначала Мальгин, потом Эйдельман, и последний Илья Зильберштейн.

Уважаемые товарищи! Я представляю, каких только писем читателей вам не приходилось читать, представляю, что всегда кто-то разными способами кого-то обвиняет, кого-то защищает. Поверьте, что письмо мое действительно наивно по конечной цели – я ничего не требую, не прошу публикации и проч. Я просто считаю своим долгом совести, порядочности выразить свое читательское мнение по вопросу, мне не безразличному. Я, конечно, понимаю, что у вас на этот счет имеются свои аргументы. Но полемика происходит вокруг столь чистого имени, каким является имя Ивана Ивановича Пущина, а я не скрою, и имя автора книги об этом человеке для меня (уверен, что не только для меня) глубоко уважаемо и не безразлично, так что пусть меня простят, я в этом вопросе не могу быть равнодушным.

Моя творческая жизнь сложилась так, что последние годы я оказался посвященным в материалы, связанные с эпохой Пушкина. Мне посчастливилось окунуться в мир его друзей и познакомиться со многими первоисточниками, архивными материалами и документами того времени. Как много я мог почерпнуть и у историка Эйдельмана, и у нашего маститого литературоведа Ильи Зильберштейна.

«Лунин», «Апостол Сергей», «Пушкин и декабристы» – у первого; ценные находки, многочисленные тома «Литературного наследства», прекрасная книга о Н. Бестужеве – у другого. Признаюсь, что эти две фигуры для меня являлись самым высоким авторитетом. Они казались абсолютно безупречны. И вдруг…

Среди моих передач о декабристах и друзьях Пушкина есть передача, посвященная Пущину. Я, как говорится, не новичок в этом вопросе. Многое мне здесь пришлось разведать, перечитать, сопоставить. По мере своих возможностей я, как артист, пытался всячески проникнуть в душу Ивана Ивановича и разгадать этого замечательного человека. Конечно, это сугубо личное, но мне кажется, что «Большой Жанно» Эйдельмана – книга по духу чрезвычайно близкая к Пущину. Но уж во всяком случае это добрая, сердечная и талантливая работа. Безусловно, другие мнения и оценки не исключены. Понимаю, что недостаточно просто так, эмоционально утверждать, что это хорошо и всё тут. Вопрос в другом: я не могу понять, зачем, почему же признанному литературоведу понадобился такой тон и такой неуважительный стиль литературной критики для установлен «истины». Даже если предположить, что книга Эйдельмана неудачна, то на страницах газеты столь озлобленный и раздражительный тон «старейшего литературоведа» к своему собрату по перу мне кажется просто невозможным. Вообще, так не спорят и не ищут истину, так оскорбляют или сводят счеты. Но какие счеты могут быть у двух талантливых писателей?! Но удивительно еще и другое, что оказывается, что многие доказательства и примеры, которыми бьют Эйдельмана, на поверку – не случайны, а подчас,