Шрифт:
Закладка:
Так зачем все-таки понадобилось писателю Н. Эйдельману допускать неточности, смещать во времени известные исторические события? В своей статье он не открывает причин такого неуважительного отношения к книге и к своему читателю, но похваляется, что в его повести есть десятки других неточностей, смещений, еще не замеченных критикой. И оправдывает себя тем, что неточности и смещения были у А. С. Пушкина, у Л. Толстого, у Ю. Тынянова.
Но эти и другие наши классики над своими произведениями трудились непомерно много, постоянно улучшая слог и стиль, непрерывно переписывали целые страницы и главы, исправляя обнаруживавшиеся неточности и ошибки.
Историк и писатель Н. Эйдельман, по-видимому, знает, что некоторые из писателей в процессе создания художественных произведений заводили на своих героев (тем более – на исторических) целые картотеки, в которых скрупулезно регистрировалось все, что происходило с героями. Так исключались разного рода накладки – неточности, смещения во времени и т. п. Вот что значит уважение к книге, к читателю и к себе!
Если бы такую картотеку завел и писатель Н. Эйдельман, когда создавал своего «Большого Жанно», то, например, дойдя до той же сентябрьской 1858 года пирушки декабристов в Москве, он надолго <!> задержался бы здесь: пирушка ведь не получилась! В жизни она состоялась несколькими месяцами ранее, а в сентябре не могла быть хотя бы потому, что некоторые из ее участников к этому времени из Москвы убыли. Но если уж очень хотелось использовать имевшийся у историка Н. Эйдельмана материал о пирушке, писателю Н. Эйдельману пришлось бы исправить и переделать, переписать кое-что из написанного ранее.
Но картотеки не было. Не было и необходимой писателю требовательности к себе, ответственного отношения к своему труду, уважения к читателю и издательству. И вот появляется произведение, в котором, по словам самого автора (конечно же, сказанным только после выхода книги из печати), «есть еще десятки… смещений», т. е., по-нашему, – неточностей и ошибок.
А ведь эта книга не для чтения «от нечего делать».
В ней на фоне исторических событий действуют исторические лица.
И книга издана в серии «Пламенные революционеры».
И издатель – «Политиздат»!..
Г. Мороз
P. S. Можно предположить, что, если бы «Политиздат» сдал рукопись на рецензию квалифицированному и беспристрастному литературоведу или историку, Н. Эйдельману пришлось бы устранить все десятки «смещений» и переписать некоторые главы (прежде всего, относящиеся к А. С. Пушкину). Но, видимо, издатель был заворожен тем, что перед ним оказались в одном лице и автор повести, и историк, а сам автор тогда не рискнул предупредить издателя о том, что в предлагаемой им рукописи десятки «смещений» и отдельные, мягко говоря, очень недостоверные сведения.
Сейчас Н. Эйдельман настойчиво убеждает нас, что его книга «Большой Жанно» – произведение «чисто художественное, беллетристическое» (где допустимы любые авторские фантазии и вымыслы).
Но ведь чистая беллетристика – не профиль «Политиздата».
Представляется, что Н. Эйдельман неискренен с нами сейчас. Не мог он предложить «Политиздату» чистую беллетристику – не взяли бы, да и не является ведь эта книга таковой!
Пос. Белоозерский
Московской области <…>
Мороз Георгий Мефодиевич.
3 февраля 1984 г.
Мороз Георгий Мефодиевич (1923 – после 1985) родился в Бирзуле Одесской области, ветеран Великой Отечественной войны, демобилизован в звании сержанта, кавалер двух орденов Славы. Положения письма являются пересказом статей «Литературной газеты».
11. Письмо А. С. Мыльникова (Ленинград) И. С. Зильберштейну, 16 января 1984
Дорогой Илья Самойлович!
Только что прочитал Вашу статью в ЛГ «Подмена сути!» и свое отношение к ней могу выразить одним словом – «браво»! Ваше выступление тем более своевременно, что в последние годы исторические беллетристы наши слишком много «лепят новой реальности». Тем более удивила меня статья О. Чайковской в «Новом мире» (1983, № 8), где она дает высочайшую оценку повести «Большой Жанно». При этом главу о Н. Н. Пушкиной она называет несущественной (!), а все остальное – примером и образцом исторической беллетризации. Я только недавно прочитал ее статью и впал в грустное недоумение – а тут как раз увидел Вашу статью и просто возрадовался: наконец-то услышал разумный и авторитетный голос!
Совершенно согласен с Вами о неуместности подобных стилизаций – а если хотите откровенно, то фальсификаций документов наших великих людей. Вся беда в том, что массовый читатель, которому невдомек подобные «стилизаторские» приемы, поверит в строки, изданные Политиздатом.
Так проникают подобные конструкции в массовое историческое сознание наших современников, не принося пользы, но сея вред. Вот к чему сводится «лепка новой реальности»! Я уж не говорю о других Ваших справедливых замечаниях в этой статье.
Прошу извинить за неказистость письма – я сейчас отдыхаю в пансионате в Пушкине и просто не мог удержаться от этого письма. Спасибо Вам за статью – она безумно нужна и исключительно своевременна!
Прошу передать привет Наталье Борисовне[592]. Желаю Вам обоим доброго здоровья и удач в наступившем году!
Ваш искренне
А. С. Мыльников
16/I 84
г. Пушкин
Мыльников Александр Сергеевич (1929–2003) родился в Ленинграде, окончил юридический факультет ЛГУ (1952), дипломная работа по истории средневекового славянского (чешского) права, поступил на работу библиографом в ГПБ; кандидат исторических наук («Чешская политическая и историческая мысль в библиографических трудах чешских ученых и публицистов (20–40‐е гг. XIX в.); 1958); парторг ГПБ, зав. отделом рукописей и редкой книги ГПБ в 1962–1973 годах, доктор исторических наук («Возникновение национально-просветительской идеологии в чешских землях XVIII в.»; 1972); с 1973‐го —сотрудник Ленинградского отделения Института этнографии АН СССР (Кунсткамера), в 1992–1997 годах – директор; известный специалист по культуре славянских стран и источниковедению.
12. Письмо В. К. Панчука (Одесса) в редакцию «Литературной газеты», [январь 1984]
Кому это нужно?
Хочу сказать несколько слов по поводу статьи Н. Эйдельмана «Подмена жанра» (ЛГ № 2, 1984 г.) Я не согласен с ним, что при создании художественного произведения можно смещать исторические даты, ставить героя в другие условия. То, что утверждает автор, ссылаясь на А. Пушкина, Л. Толстого, звучит неубедительно. Если допускать подобные вольности в трактовке исторических дат, то как-нибудь другому автору взбредет в голову описывать Победу в Великой Отечественной войне не в весеннее время, а зимой. А почему и нет, если у автора возникло желание показать своего героя на фоне победы именно в такое время года, если у него так «вытанцовывается»? Или, скажем, перенести творчество Шиллера
