Читать онлайн Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

П. А. Дружинин

Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

Посвящается памяти моего отчима

Евгения Николаевича Филинова

(15.III. 1932–15.V. 2006)

Введение

История отечественной гуманитарной науки в годы советской власти может быть охарактеризована как эпоха противостояния науки и идеологии. Это противостояние закончилось неминуемым подчинением науки идеологическому диктату, уничтожением как отдельных ученых, так и целых научных школ и направлений. Наука о литературе полностью разделила эти тяготы. До середины ХХ в. ей еще удалось просуществовать на дореволюционном наследии вкупе с плодами научного свободомыслия первых пореволюционных лет, в науке еще было место для таких ученых, как М. М. Бахтин, Г. А. Гуковский, В. М. Жирмунский, В. Я. Пропп, Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум и др. Но после стерилизации 1949 г. наука о литературе превратилась в одну из отраслей политсхоластики, оказавшись если не в интеллектуальном вакууме, то в условиях, приближенных к таковому.

Немногочисленные ростки мысли, которые смогли взойти в столь невыносимых условиях, выжили и утвердились только лишь потому, что долгое время не воспринимались этой самой «наукой» всерьез. Именно по этой причине вторая половина ХХ в. представляется временем, когда наука о литературе развивалась не благодаря, а исключительно вопреки руководящей воле.

В результате ее символами стали Ю. М. Лотман, Н. Я. Эйдельман и другие ученые. Они – настоящие герои науки о литературе, по гамбургскому счету; и сейчас уже не имеет значения, что Ю. М. Лотман не имел академических лавров, а Н. Я. Эйдельман или В. Э. Вацуро не были докторами наук… Скорее это укор современникам и верный диагноз системе научной иерархии.

Таким образом, пройдя за 70 лет дантовы круги советской действительности, гуманитарная мысль не только смогла выжить, но и дождаться смерти последней. Но какова была цена! Наука о литературе вышла обескровленной, с извращенной системой ценностей, отягощенная методологическим и кадровым балластом.

Столь пессимистический взгляд лишь усиливается проблематикой, которой посвящена настоящая книга. 1940-е гг. стали не просто годами несбывшихся надежд; они стали вторым дыханием сталинизма, годами идеологического удушья, временем абсолютного и окончательного подчинения общественных наук диктату тоталитаризма. Цена победы режима была велика: из науки были выдавлены не только отдельные ученые, но уничтожены целые научные направления, с превеликим трудом сформировавшиеся в предвоенные годы.

Одной из самых знаменитых жертв, принесенных на алтарь сталинизма в 1940-е гг., стала школа науки о литературе филологического факультета Ленинградского университета. Механизмы, которые привели к уничтожению этой научной школы путем изгнания ее ведущих представителей, были неодинаковы по своей природе; и лишь уникальным стечением исторических обстоятельств можно объяснить то, что деструктивные силы оказались в конце 40-х гг. направлены именно против нее.

Естественно, столь печальный итог может быть лаконично объяснен той идеологической линией, которую проводило сталинское руководство. Но динамика этого процесса, в ходе которого на «идеологический фронт» поочередно вступали различные управляемые или спонтанные разрушительные силы, порой не всегда очевидно «идеологические», оказывается важной для осмысления истории советского общества и истории отечественной науки вообще.

Исследованию как самих механизмов идеологии советского тоталитаризма 1940-х гг., так и результата их воздействия на науку о литературе и отдельных ее представителей посвящена наша работа.

* * *

Поскольку мы рассматриваем различные и многочисленные аспекты как политической, так и интеллектуальной истории СССР 1940-х гг., то историография исследуемого вопроса оказывается достаточно обширной и неоднородной.

Непосредственному вопросу нашей книги – влиянию идеологии на развитие ленинградского литературоведения в первые послевоенные годы – посвящено не так много исследований. По сути, они исчерпываются знаменитой статьей К. М. Азадовского и Б. Ф. Егорова «Космополиты»[1], которая представляет собой расширенный вариант их более ранней работы «О низкопоклонстве и космополитизме: 1948–1949»[2]. Основанные преимущественно на печатных источниках, с привлечением рукописных документов из архива К. М. Азадовского, эти публикации имели известный резонанс и давно стали хрестоматийными.

То обстоятельство, что за прошедшие годы к двум указанным текстам не прибавилось сколько-нибудь ощутимых работ по данной проблематике, где бы публиковались неизвестные ранее источники, нуждается в объяснении. По-видимому, связано это с тем, что 1940-е гг., особенно в отдельно взятой научной области (притом локализованной географически), не представляются уж настолько далеким прошлым, прикосновение к которому происходило бы безболезненно для современников. Учитывая то обстоятельство, что многие участники тех событий имеют ныне здравствующих учеников, последователей да и просто потомков, историки науки из числа филологов практически не касались в своих изысканиях подробностей конца 40-х гг., ограничиваясь картиной, данной К.М. Азадовским и Б. Ф. Егоровым.

Но многие вопросы, рассмотренные нами, к настоящему времени имеют фундаментальные исследования; особенно это касается работ, необходимых для осмысления общей идеологической атмосферы середины ХХ в. Таковы книги Д. Л. Бабиченко[3], Ю. Н. Жукова[4] и особенно Г. В. Костырченко[5]. Также необходимо отметить труды менее масштабные по тематическому охвату, но оттого не менее важные для осмысления эпохи и ее движущих сил – это книги В. М. Алпатова[6], В. Ф. Зимы[7], В. А. Иванова[8], В. Н. Сойфера[9] и некоторых других, которые являют собой примеры детально документированных и выверенных в своих выводах исторических исследований.

Источниковедческая направленность нашей работы, а также стремление представить верную и аргументированную картину происходившего поставили нас перед необходимостью направить максимальные усилия на формирование репрезентативной источниковой базы. Причем важно было не только хронометрировать события, происходившие в ленинградской науке, но и попытаться выявить их предпосылки, а также обозначить их место на общем фоне отечественной истории 1940-х гг.

Традиционно источники в историческом исследовании разделяются на печатные и рукописные (опубликованные и неопубликованные), причем использование рукописных (неопубликованных) источников почитается, особенно в квалификационных работах, показателем глубины исторического исследования. Несмотря на справедливость такого положения, оно все же не является аксиомой и требует специальной оговорки. Дело в том, что зачастую привлечение рукописных источников диктуется не столько отсутствием их печатных аналогов, сколько сложностью эвристики печатных источников вообще. Рукописные источники, ценность которых неоспорима, нередко дублируют те сведения, которые могут быть почерпнуты из книг, периодических и ведомственных изданий. Кроме того, на практике библиографическая эвристика в силу своей многогранности оказывается порой сложнее эвристики архивной, почему часто нахождение публикации какого-либо документа в печати оказывается даже более трудоемким, нежели выявление его в архивохранилище[10]. Причем это утверждение справедливо как для исследователя отечественной истории середины ХХ, так и XVIII столетия.

Таким образом, в процессе написания этой работы