Шрифт:
Закладка:
С 11 ноября, когда закончилась передислокация, до конца декабря жизнь госпиталя протекала спокойно, но вот 23 декабря прибыл майор Богуславский с приказом начсанарма развернуться на семьсот коек, из них не менее пятисот выделить для раненых, поступивших во время боёв за острова Моонзундского архипелага и до этого разбросанных по другим госпиталям армии. Они находились в стадии долечивания, и командование армии решило их сосредоточить в одном месте. Наиболее подходящим для этой цели сочли госпиталь № 27.
Богуславский объяснил, что все эти раненые — бывшие заключённые и штрафники, в госпиталях, где их держали по 10–15 человек, они нарушали дисциплину, а собрав их здесь всех вместе, Алёшкин попросит помощи у пограничников и сможет организовать долечивание нужным образом, обеспечив необходимую дисциплину. Услыхав это, Алёшкин был удивлён и рассержен. Как же так, начсанарм Скляров, при всей своей благосклонности и дружеских проявлениях, не нашёл ничего лучше, как превратить его учреждение в госпиталь для штрафников! Было обидно, ведь их коллектив, как-никак, почти всё время находился на самом лучшем счету. Не понимал Борис и решение начсанарма собрать всех этих «головорезов» в кучу:
— Если они объединятся, то ведь с ними и не справишься, они весь госпиталь разнесут! — заявил он.
На это Богуславский ответил так:
— Во-первых, Николай Васильевич не хотел обидеть ни тебя, ни весь твой госпиталь. Мы долго совещались в санотделе, когда решали, куда отправить этих ребят. До сих пор они находились в разных госпиталях Таллина и его окрестностей. Порядок в этих фронтовых госпиталях не ахти какой, а бывшие штрафники, почувствовав слабость дисциплины, без зазрения совести, как только немного повылезли из тяжёлого состояния, начали бродяжничать по городу и своим поведением причинили немало неприятностей жителям города и хлопот его комендатуре. Нужно было из Таллина их куда-нибудь отправить, и полковник предложил: «Давайте соберём их вместе и вывезем к Алёшкину. Госпиталь у него многопрофильный, следовательно, квалифицированную помощь могут получить любые раненые. Загрузка госпиталя, по сводкам, пустяковая. Коллектив дружный, сплочённый, дисциплинированный. И сам Алёшкин — человек, хотя и молодой, но достаточно серьёзный, и его замполит, в прошлом секретарь райкома ВКП(б), тоже волевой, они сумеют справиться с этой задачей, сумеют удержать поручаемый им контингент в прочной узде. Пограничники им помогут, да и город Раквере — это не Таллин, там не разгуляешься». Посоветовались с начальником Особого отдела, твоим приятелем, полковником Скворцовым. Тот поддержал начсанарма, вот после этого и решили. Так что, ничего не поделаешь, давай начинай готовиться. Дня через три эшелон с ними прибудет в Раквере. Да не расстраивайся ты, это не наказание, а особое доверие к тебе!
После такого заявления Алёшкину ничего не оставалось, как принять меры по подготовке госпиталя, хотя про себя он подумал: «Эх, кабы вы мне поменьше доверяли!»
На совещании, собранном после отъезда Богуславского, он рассказал своим ближайшим помощникам о новой трудной задаче, возлагаемой на госпиталь. Все, конечно, поворчали, повозмущались, но приказ есть приказ, поэтому после высказывания недовольства принялись обсуждать, как бы лучше выполнить задание.
Во время боевых операций, когда госпиталь обслуживал до тысячи раненых, при штатах, рассчитанных на двести человек, то есть работал с нагрузкой, впятеро превышавшей нормальную, все как-то не обращали на это внимания, понимали — идут бои, считаться со временем и трудностями нельзя. Но теперь, когда острой боевой обстановки на этом участке фронта не было, всех возмущало то, что придётся обслуживать такое большое количество каких-то «штрафников». Выслушав сетования начальников отделений и Захарова, замполит Павловский высказал такую мысль:
— Вот что, товарищи, конечно, эти люди до войны, а, может быть, и во время войны, совершили какое-нибудь преступление, может быть, и не одно, иначе они не попали бы в штрафные роты. Но, по сведениям, которые я имею от политотдела армии, при освобождении островов Сааремаа и Хийумаа они воевали не за страх, а за совесть. Очень многие из них там погибли, кто-то получил тяжёлые ранения. Одним словом, своим поведением в боях они смыли позор после совершения ими преступления. Давайте и мы рассматривать их как обыкновенных раненых, ничем не намекая на их прошлое. Между прочим, я думаю, что они распоясывались в предыдущих госпиталях именно потому, что там им, наверно, часто кололи глаза их прошлым. Был я недели две тому назад в госпитале Перова, показывал он мне своё хозяйство, а когда мы проходили мимо одной довольно тесно набитой палаты, у дверей которой сидел санитар с автоматом, я спросил: «А тут что, военнопленные?» Он ответил: «Какие военнопленные? Наши, штрафники. Замучились мы с ними, вот, часового пришлось поставить». Ну, а если к дверям палаты часовых ставить, так тут любой взбунтуется, ведь парни-то все молодые, горячие. Вот я и думаю, что нам сразу же к ним по-другому относиться надо, тогда и порядок поддерживать будет легче.
Все с вниманием выслушали речь Павловского, а Алёшкин как-то сразу понял всю правильность такой точки зрения, поэтому он сказал:
— Я, Вадим Константинович, целиком с тобой согласен и прошу тебя соответствующим образом подготовить коллектив. Организуй собрание коммунистов, комсомольцев, а затем и всех остальных, и разъясни им нашу задачу также хорошо, как ты здесь объяснил её нам. Я думаю, что польза от этого будет большая. Вы, товарищи Захаров и Гольдберг, озаботьтесь тем, чтобы весь инвентарь, бельё и питание у этих раненых было такое же, как и у пограничников, а пока давайте приступать к развёртыванию необходимого числа коек. Я сейчас пройду к коменданту и договорюсь с ним о получении двухъярусных коек, постельных принадлежностей и посуды на пятьсот человек. Вообще с ним посоветуюсь, да пойду доложу об этом генералу Зайцеву, ведь всё-таки его раненых пограничников вместе с этими солдатами в одних палатах держать будет нельзя.
Вечером этого же дня необходимый инвентарь, койки и прочее уже находилось в госпитале. Сёстры и дружинницы принялись готовить помещения, застилать постели, и к утру следующего дня всё было уже готово. По совету генерала Зайцева, под эти цели выделили весь первый этаж занимаемого госпиталем дома. Амбулаторию перенесли на второй этаж, куда вёл отдельный ход. Там же, рядом с операционным блоком, разместили и раненых пограничников, которые ещё находились в госпитале.
К этому времени в распоряжение генерала Зайцева,
