— Товарищ генерал, мы за время войны приобрели большой опыт, как только первый эшелон госпиталя прибывает на место, так и начинаем работу. Ну а первый эшелон прибыл сегодня утром. Можете дать приказ своим подразделениям, чтобы всех раненых и больных направляли к нам в Раквере. Не сомневайтесь, медпомощь, возможная в наших условиях, им будет немедленно оказана.

Зайцев удивлённо развёл руками и с некоторым раздумьем произнёс:

— Действительно, видно, война научила нас многому. Ведь я полагал, что вы для развёртывания и переезда дней десять потребуете, хотел торговаться с вами и настаивать хотя бы на недельном сроке, а вы — пожалуйста, сейчас!

— Товарищ генерал, мы, конечно, будем перевозить и имущество, и людей ещё дней пять, ведь транспорта у нас мало. Да и я сам часа через два обратно в Таллин поеду доложить начсанарму о выполнении его распоряжения и проследить, чтобы всё наше добро из Таллина вывезли. Но вы можете не беспокоиться: врачи у нас опытные, почти все с первых дней войны, так, что со всем справятся и без меня.

Прощаясь, генерал Зайцев посоветовал Борису не очень отягощаться трофеями, он заметил:

— Тут, в Раквере, добра всякого тоже много осталось. Комендант здесь наш. Если вам чего-нибудь не будет хватать, мы всегда поможем. Вон, видите, какая мне квартира досталась? Пять комнат и кухня отличная, мебель и даже штатская одежда в шкафах висит! Говорят, что здесь какой-то генерал СС жил. Он удирал с такой поспешностью, что и личных вещей не захватил. Подобных квартир, да и складов, здесь немало. Всё это мы взяли под свою охрану. Я распоряжусь, чтобы начальник материальной части моего штаба выдавал вам всё, что будет нужно, без всяких проволочек. Направьте к нему вашего зама по хозчасти.

Борис поблагодарил генерала и вернулся к себе. Через два часа, в беседе с начальником первого хирургического отделения Минаевой, уже успевшей развернуть операционно-перевязочный блок и начавшей готовить палаты, Борис предупредил, что Батюшкова придётся опять снять с сортировки и поставить на специально открываемое терапевтическое отделение, так как ожидаются больные. После этого он выехал на своём «козлике», к которому дотошный Лагунцов за ночь и утро успел приделать кузов от разбитого «опеля», заменить задний мост, и машина теперь стала вообще ни на что не похожей. Большинство встречавшихся водителей с удивлением разглядывали это чудо военно-автомобильной техники, а иногда и откровенно насмехались над ним. Но пока ничего другого в распоряжении Бориса не было. Они продолжали использовать этот драндулет, как его окрестил Захаров, ещё довольно долго.

После доклада жившему в Клооге (пригород Таллина) начсанарму о проделанной работе, Борис вернулся в здание, ранее занимаемое его госпиталем, чтобы забрать Игнатьича, Джека и личные вещи. К этому времени туда уже прибыли из Раквере все имевшиеся в распоряжении госпиталя машины. Захаров, Гольдберг и Павловский что-то яростно доказывали незнакомому подполковнику медслужбы, который выражал бурный протест.

Как выяснилось, подполковник был начальником того фронтового госпиталя, который вставал на место двадцать седьмого. Он настаивал, чтобы всё трофейное имущество — бельё, продовольствие, медикаменты, находившиеся на складах госпиталя, — было оставлено на месте. При этом он ссылался на распоряжение начальника эвакопункта товарища Лисовского.

Конечно, он и не предполагал, что большая часть имущества была своевременно вывезена, но и того, что оставалось, оказалось немало. Павловский настаивал на том, чтобы остававшееся на складах разделить пополам, Захаров и Гольдберг — чтобы им не мешали погрузить всё, а подполковник, новый хозяин помещения, требовал, чтобы ничего не забирали. Весь этот крик и шум происходил в бывшем кабинете Бориса, и он появился в самый его разгар. Представившись разгорячённому подполковнику, Борис заявил, что он только что от начсанарма, и тот разрешил ему забрать столько трофейного имущества, сколько он считает нужным, а если потребуется, то и всё. Следовательно, всякие споры бесполезны.

Услыхав это заявление, разъярённый подполковник выскочил из комнаты, бегом направился к стоявшей у входа старенькой «эмке» и на ней рванул в санотдел армии.

Борис, успокаивая своих помощников, сказал, что ни к чему нагружаться кроватями, матрасами, да и продовольствием, всё это они сумеют найти в Раквере. Он приказал побыстрее грузить оставшиеся медикаменты, рентген-плёнки, людей и отправлять машины, пока этот разгневанный подполковник не вернулся из санотдела, ведь на самом-то деле у Алёшкина с Николаем Васильевичем Скляровым никакой речи о трофеях не было! Он не очень-то распространялся о них, так как понимал, что санотдел сам может наложить на них лапу и раздать другим госпиталям, а ему останется мизерная часть.

С другой стороны, узнав от генерала Зайцева о помощи, которую ему готовы были оказать пограничники, Борис перестал беспокоиться о том, что они останутся без продовольствия, кроватей или постельных принадлежностей, ведь у немцев в Раквере стоял солидный гарнизон, при поспешном отступлении бросивший, вероятно, немало. Впрочем, так оно и оказалось.

При первой же просьбе Бориса о кроватях, матрасах, одеялах и простынях, комендант Раквере заявил:

— Этого добра столько, что я не знаю, куда его и девать!

Он обеспечил двадцать седьмой всем необходимым сполна, и поэтому, когда Алёшкину пришлось развернуть вместо двухсот штатных коек семьсот, госпиталь с этим справился без труда.

Только что выехала со двора последняя гружёная машина, как к госпиталю подкатил всё ещё возбуждённый подполковник на своей «эмке», а вместе с ним на машине санотдела армии и начальник орготделения майор медслужбы Богуславский. Борис встретил их у входа в помещение. Богуславский стал обвинять Алёшкина в том, что им якобы захвачены какие-то большие трофеи, а санотделу он ничего не доложил. Тот довольно резко ответил, что он не о трофеях заботился, а об оказании медпомощи раненым:

— Почти две недели мы были единственным лечебным учреждением в Таллине, пришли в город вместе с танками! И если что-нибудь и нашли в здании, так в основном и расходовали это на раненых. Ну а то, что осталось, можете забрать! — закончил он.

Все склады были не заперты, в каждом из них оставалось ещё довольно много и продовольствия, и мягкого инвентаря, и медикаментов. Конечно, на самом деле, оставшееся составляло едва ли четверть найденного при въезде в здание, но даже это показалось Богуславскому огромным богатством.

Нужно помнить, что это были ПЕРВЫЕ ТРОФЕИ, к ним ещё не привыкли. Во всех палатах госпиталя стояли койки, некоторые даже с бельём. Отсутствовал только операционно-перевязочный блок. Оба стационарных рентген-кабинета были в рабочем состоянии, осталась в неприкосновенности и значительная часть лаборатории.

Увидев всё это, Богуславский рассвирепел. Он вообще был в хороших отношениях с Алёшкиным, а тут, убедившись,