второй — под операционно-перевязочный блок и стационар на 200–250 штатных коек, на третьем он предполагал устроить жильё личного состава госпиталя. Себе Борис выбрал небольшую, уютную угловую комнату с двумя окнами: одно выходило во двор, другое на улицу. Очевидно, в этой комнате раньше жил кто-то из госпитального начальства. Обстановка её сохранилась нетронутой: кровать, платяной шкаф, небольшой письменный стол у окна, посредине — обеденный стол и несколько стульев. В уголке — маленький шкафчик, в котором находилась посуда — тарелки, чашки. На тумбочке, стоявшей рядом с письменным столом у окна, выходившего на двор, Борис увидел немецкий радиоприёмник, подключённый к электрической сети, и обрадовался. Дело в том, что подаренный Тынчеровым приёмник, работавший от батарей, давно уже раздражал Игнатьича, которому при всех переездах приходилось перегружать его с места на место. Ящик молчал, как убитый, потому что батареи выработались, а новых не было.

Этот повторный осмотр здания свидетельствовал о поспешном бегстве немцев вообще, а из этого городка и помещения в частности. Так оно происходило и на самом деле. Когда войска 3-го Прибалтийского фронта вышли к Балтийскому морю, в Латвии, южнее Эстонии, в фашистских войсках, располагавшихся здесь, поднялась паника. Все соединения начали поспешно отступать, даже, скорее, бежать в Таллин, опасаясь окружения. При этом они бросали тяжёлое вооружение, склады с припасами и продовольствием, и 8-й армии после тяжёлых Нарвских сражений при продвижении дальше на запад пришлось преследовать убегавшего противника до Таллина, почти не ведя с ним боёв.

Мы уже знаем, что танковые соединения в составе армии, двигавшиеся впереди, сумели ввязаться в более или менее серьёзные бои только в порту города Таллина. Все городки, мызы и селения, находившиеся на пути от Нарвы, почти не обстреливались, не бомбились и поэтому практически не пострадали. Фашисты не успели (а может быть, и не захотели) взорвать и жизненно важные для Раквере сооружения. Чтобы как-то задержать продвижение Красной армии, арьергардные немецкие части взрывали за собой лишь некоторые мелкие мосты и полотно шоссейной дороги.

Когда Алёшкин и сопровождавший его санитар спустились вниз, то там, около оставленного часового застали посыльного от коменданта, который доложил, что генерал Зайцев в настоящее время вынужден срочно выехать на границу и он просит начальника госпиталя прибыть к нему завтра к 10:00.

Ранним утром следующего дня первый эшелон госпиталя с частью медперсонала и значительным количеством трофеев — материи, белья, медикаментов и продовольствия прибыл в Раквере. Разгрузка машин заняла не более часа. Обеспечив шофёров завтраком, Захаров немедленно отправился в обратный путь. Он надеялся захватить ещё кое-что из трофеев, перевезти основную часть медперсонала, оставив на третий рейс штатное имущество госпиталя.

Вскоре после его отъезда пришли эстонские женщины, мобилизованные комендантом, и под руководством медсестёр совместно с дружинницами и санитарами приступили к уборке помещений.

Алёшкин около десяти часов утра входил в дом, который занимал генерал Зайцев. Часовой у входа, посмотрев его удостоверение и прочитав фамилию, беспрепятственно пропустил его внутрь. По-видимому, об этом имелось соответствующее предупреждение. Внутри Борис ожидал увидеть штабную канцелярию, а вместо этого очутился в хорошей частной квартире. В прихожей его встретила молоденькая эстонка, очевидно, обслуживающая генерала. Она довольно сносно говорила по-русски и, видимо, тоже получив указания, предупредительно провела его из прихожей в большую комнату с мягкой мебелью, люстрой и каким-то диковинным радиоприёмником. У одной из стен стояло пианино, над которым висела большая картина в красивой раме. Эстонка сказала, что генерал Зайцев через несколько минут выйдет. Но прежде чем появился генерал, в комнату вбежала миловидная женщина в военной форме с лейтенантскими погонами на плечах. Заметив Бориса, она замедлила шаги, подошла на уставное расстояние и чётко отрапортовала:

— Лейтенант медслужбы Никифорова, начальник санитарного отдела при штабе генерала Зайцева.

Борис встал с кресла, на котором перед этим сидел, протянул руку и, поздоровавшись, усмехнулся:

— Ну вот, а генерал Зайцев жалуется начсанарму, что у него медиков нет, лечить пограничников некому, а тут целый санотдел есть!

В этот момент из противоположной от входа двери появился сравнительно молодой мужчина в генеральской форме. Он, видимо, слышал последние слова, произнесённые Борисом, потому что прямо направился к нему и, не дожидаясь положенного рапорта, поздоровался за руку, усадил его в одно из кресел, сам сел напротив и шутливо заметил:

— Ну что вы, товарищ Алёшкин, где Клаве справиться с медобслуживанием нашего отряда! Дай Бог, чтобы с лечением штабных-то справилась. Она ведь только в прошлом году институт окончила, а у нас тут с не успевшими удрать фашистами-немцами, да кое с кем и из эстонцев, на границе каждый день стычки бывают. Правда, нам это не в новинку, ведь, хотя мы против немцев и не воевали, но спокойной жизни тоже не имели. Мы стояли на границе с Афганистаном, там с бандами, пытавшими проникнуть в наши среднеазиатские республики, почти ежедневно бились. Здесь приходится всё делать наоборот: дерёмся не с теми, кто сюда проникнуть хочет, таких пока совсем нет, а главным образом с теми, кто отсюда улизнуть намеревается. Чувствуя за собой какую-нибудь вину, большинство из них бьётся не на жизнь, а на смерть. Потери в личном составе приходится нести порядочные. До сих пор раненых рассовываем по ближайшим медсанбатам, госпиталям, а большую часть возим в Нарву, во фронтовые госпитали. Это далеко, но, самое главное, бойцы потом не возвращаются, а в общем порядке идут в запасные полки. У нас служба особая, и обученных бойцов нам терять очень жалко, вот я и выпросил у командующего 8-й армии генерала Старкова один из его госпиталей. Рекомендовали ваш, как способный оказывать многопрофильную помощь. У нас есть свой госпиталь, он у афганской границы остался. Но пока его подменят, он свернётся да тронется в путь, не один месяц пройдёт, а нам медпомощь нужна сейчас. Давайте, товарищ Алёшкин, договоримся, как будет работать ваш госпиталь. Когда в него будет можно направлять раненых и больных? Клавочка, пойди-ка распорядись, чтобы нам с товарищем майором чайку с чем-нибудь принесли.

По тону, которым было отдано это приказание-просьба, Борис понял, что генерала Зайцева и лейтенанта медслужбы Никифорову связывают отношения, вероятно, более близкие, чем служебные, но он уже привык к такому, и это его не удивило.

За чаем, принесённым всё той же эстонкой, Зайцев и Алёшкин уточнили масштабы помощи, которую мог оказывать госпиталь, порядок его работы, а в конце генерал повторил:

— Всё это очень хорошо. Но когда вы, товарищ Алёшкин, думаете начать приём раненых?

— Как когда? Сейчас! — ответил Борис.

— Сейчас? Вы же только вчера переезжать из Таллина начали!