в литературе и жизни. Его роль была определена всем писательским творчеством, и особенно романами. Роман как новый литературный жанр, предназначенный новому, более широкому кругу читателей, снова поднимал извечную «проблему языка», то есть необходимости заполнения пропасти, существовавшей между литературным и разговорным языком, того самого языка, который, по словам Мандзони, стал бы «средством общения всех итальянцев на самые разные темы». Сделать это было трудно. Даже такой патриот-якобинец, как Луиджи Анджелони, решившийся написать книгу, чтобы побудить итальянцев к революционной борьбе за демократию, не придумал ничего лучше, как использовать для этого искусственную смесь языка XIV в. и языка пуристов. Это было очень непросто, раз такие известные поэты, как миланец Карло Порта и римлянин Джузеппе Джоаккино Белли, прибегали к родным диалектам, когда хотели придать поэтическую убедительность и обаяние миру плебса и персонажам из народа, к которым они проявляли симпатию.

Что касается Мандзони, то он не только поставил перед собой эту проблему, но и решил ее. Огромный успех романа «Обрученные» объясняется, помимо прочего, тем, что книга написана именно на том итальянском языке «для всех», к которому стремился автор и который он сумел создать в результате поистине невероятной, титанической работы, тщательного литературного отбора, отделки и строжайшей самодисциплины. Он смог лишить итальянский язык налета диалектальности и провинциализма, превратить его в язык общения без шаблонов, в язык, вобравший в себя живую речь улицы и буржуа.

Форме соответствовало содержание. Как известно, в основе сюжета романа «Обрученные» — история помолвленных Ренцо и Лючии, обвенчаться которым мешает целый ряд обстоятельств. Действие развертывается на фоне масштабного полотна жизни испанской Ломбардии XVII в., эпохи войн из-за Вальтелины и Монферрато, во время страшной эпидемии чумы в Милане. Шедевр Мандзони написан в жанре исторического романа, но история в нем как бы перевернута: она увидена глазами простых людей, тех, кто явился жертвой амбиций и притеснений со стороны власть имущих, «государственного интереса», войн и голода. Всем этим невзгодам молодые люди противопоставляют свои огромные жизненные силы, труд, мужество, свое неверие в правоту сильных, веру в Бога. На страницах романа Мандзони ощущается дыхание того самого итальянского общества, которое формировалось на протяжении многих веков, с его покорностью, но и с его способностью к выживанию. Упоминая о Мандзони, принято говорить о его «патернализме» или, точнее, о его «популизме». Даже если бы это и было правдой, надо все же добавить, что никто до него не поставил и тем более не разрешил проблему «народа» и народной литературы. И мало кто после него в изменившихся исторических условиях ставил эту проблему столь же осознанно и решил ее на столь же достойном и высоком художественном уровне.

Успех «Обрученных», который продолжается вплоть до наших дней, был, как уже отмечалось, внезапным и всеобъемлющим. Это убедительно свидетельствует об огромной притягательной силе и экспансии новой культуры Романтизма, позволяет понять ее историческую роль и значение в процессе создания национального общественного мнения. Впрочем, среди тех, кто избежал этого воздействия либо же его оспаривал, не все являлись ретроградами, погруженными в прошлое. Встречались люди с очень ясным умом, способные воспринимать самые передовые идеи. Среди них — один из крупнейших итальянских поэтов всех времен — Джакомо Леопарди.

Он родился в 1798 г. в сонном городишке Папской области в реакционной дворянской семье (его отец, граф Мональдо, прославился благодаря одному из своих агрессивных легитимистских памфлетов). Ущербный от природы (он был горбат), Джакомо провел юность в отцовской библиотеке в «сумасбродном и безнадежнейшем» изучении классиков. Наряду с трудами античных авторов, друзьями его молодости были также работы просветителей и французских материалистов XVIII в., таких, как Руссо, Вольтер, Гольбах. Идеи первых, по мнению Леопарди, в общем-то не слишком отличалось от идей последних; и для тех, и для других идеалом было благородное человеческое общество, свободное от суеверий, близкое к чистоте природы; идеалом выступала республика. Именно эти идейные воззрения, глубоко отличные от взглядов представителей романтической школы, наиболее часто проявлялись в поэтическом творчестве Леопарди до 1819 г. С этих позиций он судил о своем мире и о своем жалком времени. Мало кто с такой силой чувствовал «скуку» жизни в период Реставрации, как Леопарди.

Но правомерно ли было надеяться, что «мертвый век», в котором поэту судьбой было определено жить, встряхнется, сбросит оцепенение и, как он предвещал в своей песне «К Анджело Маи», «восстанет» в «великих делах» и устыдится самого себя? Поражение восстаний 1821 г., болезненные и тяжелые переживания собственного несчастья и недуга, одиночество — все это более решительно склоняло Леопарди к отказу от каких бы то ни было иллюзий и утешений. Человеческие беды не являлись достоянием одного лишь XIX в., но всех исторических времен, и «скука» была неприятным, но, увы, извечным спутником любого человека — от пастуха, скитающегося в пустынях Азии, до цивилизованного парижанина. Только смерть могла положить конец скуке и тоске, и только в смерти человек, преследуемый слепой природой-мачехой, мог надеяться обрести покой.

В таком полностью материалистическом и пессимистичном видении мира оставалось мало места интересам политического характера. Разбудить эти интересы после того, как они в течение ряда лет едва теплились или вовсе угасли, помогло появление на итальянской и европейской политической арене либерального католицизма. Заявление «новых верующих» о том, что религия неразрывно связана с делом гражданского прогресса человечества, не могло не вызывать глубокого отвращения Леопарди. Не в мифах и предрассудках, но в мужественном и безжалостном осознании своего несчастного положения могли люди черпать необходимые силы, которые, как считал поэт, позволят им сообща вести единственно возможную и единственно оправданную битву, а именно объединенную борьбу рода человеческого против разрушительных природных сил и бедствий. Такой призыв заключен, в частности, в его стихотворении «Дрок, или цветок пустыни».

А благороден тот, Кто может без боязни Очами смертными взглянуть в лицо Уделу общему и откровенно, Ни слова не скрывая, Поведать о несчастной доле нашей, <…> Все общество людское стать должно — Считает он людей