бесспорно, лишнее подтверждение слабости Реставрации, ее близорукости и убогости. Но и противостоявшие ей силы — сектантские организации и либеральные движения — были еще очень слабы. И не только потому, что они потеряли много сил после поражения и лишились лучших умов, но и потому, что на момент решающей схватки их намерения оказались несостоятельными и противоречивыми, а также потому, что они были склонны к импровизации и не имели глубоких корней в обществе.

Закономерным итогом слабости обеих сторон явилась стагнация. Действительно, перед нами предстает картина застойного общества, описание которого, наряду со многими другими, можно встретить на страницах «Прогулок по Риму» Стендаля. То было общество, состоявшее из кардиналов-скептиков, щедрых и покорных властям простолюдинов, пресыщенных министров полиции и молодых либералов, которые после концерта Джудитты Пасты[330] в театре Ла Скала собирались в кафе, чтобы поболтать о «музыке, любви и Париже»[331]. В ожидании перемен можно было довольствоваться той douceur de vivre[332], на которую, подобно всем «старым порядкам», была столь щедра Реставрация. Но действительно ли могли произойти такие перемены? В отличие от своего соотечественника Альфонса Мари Луи де Ламартина Стендаль слишком хорошо знал историю, характер и возможности итальянцев, чтобы сомневаться в них и не понимать, что они не согласятся, как он говорил своему римскому парикмахеру, до бесконечности испытывать над собой власть священников. «Итак, я думаю, — читаем в его “Прогулках”, — не слишком химерично ожидать, что революция в Италии разразится к 1840 или 1845 году»[333].

Культура в период Реставрации

Мандзони и Леопарди

О том, что Реставрация не продлится долго, свидетельствовал, впрочем, и тот факт, что, как замечал тот же Стендаль, каждый мало-мальски образованный человек находился в оппозиции. Тот, кто внимательно следил за ходом наших рассуждений и знает, какую роль сыграла интеллигенция в истории Италии, мы надеемся, будет в состоянии понять, сколь важна была эта оппозиция. Есть в истории нечто постоянное, что трудно из нее вычеркнуть, и в ходе Рисорджименто место и роль интеллектуалов в итальянском обществе остались теми же, какими были всегда. Более того, можно сказать, что без стимула, который они придали Рисорджименто, традиционно слабая итальянская буржуазия с ее глубокими узкокорпоративными интересами и нечувствительностью к политическим вопросам вряд ли бы победила. В отношении буржуазии в полной мере справедливо правило, которое определило зарождение и развитие современного социалистического движения: выделение политического сознания из корпоративного мышления не всегда происходит спонтанно, часто ему необходимо использовать определенное воздействие извне. Именно с этой точки зрения и следует рассматривать вопросы истории итальянской культуры в период Рисорджименто.

Как известно, новым явлением в европейской культуре первых десятилетий XIX в. стал романтизм. В Италии его официальное появление относится к 1816 г., когда было опубликовано одно из писем мадам де Сталь, в котором она приглашала итальянских литераторов познакомиться с литературой лежащих за Альпами стран и переводить работы крупнейших писателей того времени. Приглашение было принято, и в Италии тоже начали писать «баллады» и исторические романы из средневековой жизни, стали вестись дискуссии о поэзии как выразительнице народной души, отстаивалось право фантазировать и писать интуитивно в противовес интеллекту и литературной традиции. Историческая же традиция, в свою очередь, защищалась от «произвола» просветителей и разума. «Романтиками» называли себя сотрудники миланского журнала «Иль Кончильяторе», многие из которых, познав строгость австрийской цензуры, после восстаний и судебных процессов 1821 г. испытали на собственном опыте тяготы заключения в имперских тюрьмах. Подавляющее большинство итальянских романтиков участвовали в рядах либеральной и патриотической оппозиции в политической борьбе с представителями старых реставрированных режимов, и поэтому понятно, почему они не могли симпатизировать тем сторонам Романтизма, в которых он идентифицировал себя с идеологией периода Реставрации. Романтики никогда — или чувствовали очень редко — дух истории, противопоставляя прошлое будущему, «старый порядок» революции, Средневековье эпохе Нового времени, восхваляли народную непосредственность и стихийность, но при этом обожествляли невежество и патернализм. Словом, среди итальянских романтиков не оказалось фигуры, равной по величине Фридриху Шлегелю[334] или Франсуа Рене Шатобриану[335]. В обстановке косности и убожества периода Реставрации в Италии идеи рационализма и утилитаризма XVIII в. сохраняли еще большую силу воздействия. Новая романтическая школа не могла им противостоять и лишь подчеркивала необходимость некоторых корректив. Мало было выступать против «старого порядка» и за прогресс, необходимо было выявить силы, способные положить начало новому порядку, определить препятствия на их пути и согласовать план борьбы, соответствующий реальным возможностям итальянского общества. Об этом писал Винченцо Куоко в упомянутом выше труде о неаполитанской революции 1799 г. И его голос был услышан. Романтики являлись поколением интеллектуалов-политиков и не только в том смысле, что оно дало заговорщическому и политическому движению периода Рисорджименто большую часть участников, но и главным образом потому, что мыслители понимали ту ответственность и те обязательства, которые налагала на них политическая деятельность, и действовали, как политики. К этому следует добавить, что не всегда, перефразируя знаменитое высказывание Алессандро Мандзони (1798–1873), умеренность и ответственность могут быть четко разделены. Причем относится это как к итальянской буржуазии, так и к интеллектуалам XIX в.

Апелляция к Мандзони вовсе не случайна. Помимо того что он является самым выдающимся представителем поколения романтиков, автор романа «Обрученные» с предельной яркостью и глубиной отразил эволюцию и идейную направленность романтической школы, хотя формально и не был ее адептом. Просветитель и антиклерикал в молодости (он был внуком Чезаре Беккариа), Мандзони под влиянием французского филолога, критика и историка Клода Шарля Фориеля постепенно сблизился с новой, романтической культурой ив 1810 г. вновь вернулся в лоно католицизма. Важно, что писатель понимал католицизм в янсенистском ключе и исповедовал его скорее как мораль, чем как культ.

В том же году после долгого пребывания в Париже Мандзони вернулся в Италию и в родном Милане пристально наблюдал за борьбой романтиков и «Иль Кончильяторе», вдохновляя эту борьбу, но не принимая в ней непосредственного участия. В 1821 г. во время волнений в Пьемонте он сочинил оду, в которой выразил надежду на успех восставших и видел будущее Италии «в блеске оружия, с сердцем на алтаре». И все же Мандзони сыграл столь заметную роль в процессе формирования национального общественного мнения, конечно, не потому, что занимал эту или подобную ей позицию