все коренным образом изменилось. Младшим сыновьям дворян и детям из буржуазных семей открылся путь военной карьеры в наполеоновской армии и, соответственно, предоставилась возможность приобщиться к более передовой культуре в многочисленных, основанных Наполеоном в Италии военных академиях. Как мы увидим впоследствии, многие патриоты Рисорджименто получили начальное военное и политическое образование в рядах наполеоновских армий. Однако помимо собственно военного поприща наиболее способным и живым умам открывалась возможность сделать и другую карьеру: в университетах, число которых неуклонно росло, в академиях изящных искусств, консерваториях, специализированных школах, лицеях, устроенных по французскому образцу, в администрации и, наконец, в журналистике. Уго Фосколо (1778–1827) — несомненно самая интересная и яркая фигура в среде итальянских интеллектуалов того периода — перепробовал все эти профессии. Он был солдатом, журналистом, университетским профессором, причем его научная деятельность была весьма далека от чрезмерного увлечения академизмом. Жизнь Фосколо отражает в сжатой форме историю итальянских мыслителей наполеоновского периода.

Так происходило формирование на своего рода надгосударственном уровне нового слоя интеллектуалов, активно включенных в общественную жизнь, оригинально мыслящих людей, чья роль оказалась определяющей в процессе создания национального общественного мнения. Роман Уго Фосколо «Последние письма Якопо Ортиса» (1798) стал настольной книгой для новых поколений итальянцев в период между Французской революцией и Реставрацией. Однако помимо литературы необходимо вспомнить о таком новом и чрезвычайно интересном явлении, каким стала журналистика. Одним из самых авторитетных периодических изданий эпохи наполеоновского господства была газета «Иль Джорнале итальяно», публиковавшаяся уроженцем Неаполя, автором труда о революции 1799 г.[320] Винченцо Куоко, эмигрировавшим впоследствии в Милан. Название газеты соответствовало ее содержанию: шла ли речь о политике, литературе, экономике или проблемах образования, «Иль Джорнале итальяно» постоянно апеллировала к национальному общественному мнению.

Совершенно естественно, что помимо дискуссий на литературные и культурные темы общественное мнение стремилось к созданию подходящей политической организации. Однако в условиях Италии того времени такая организация могла принять только формы тайного общества и секты. Так и произошло. На Севере существовало общество «Адельфов», в состав которого входило немало офицеров и членом которого был Филиппо Буонарроти. В Неаполитанском королевстве активизировались карбонарии: ими становились военные, нередко провинциальные буржуа, часть духовенства и в ряде случаев простолюдины. Другое тайное общество — «Гвельфия» действовало в папских владениях и Романье. Трудно сказать точно, какова была политическая ориентация этих организаций. В них старые якобинцы вели заговорщическую деятельность совместно с теми, кто сокрушался о «старом порядке», сторонники Наполеона выступали бок о бок со своими противниками, французские агенты — рядом с английскими и бурбонскими шпионами из Сицилии. Сама структура сектантской организации, разделенная на замкнутые кружки в зависимости от степени посвящения, облегчала доступ в ее ряды самым разным людям, а покров тайны, которой она себя окружала, позволял членам низшего звена произвольно, по собственному усмотрению трактовать ее цели и задачи. Это объясняет, как могла заслуживать доверия подложная булла папы Пия VII (годы понтификата: 1800–1823), в которой изгнанный и униженный французами понтифик якобы призывал верующих присоединяться к карбонариям. В целом же правомерно утверждать, что тайные общества и секты периода наполеоновского господства отражали стремление к независимости и надежды на введение конституции. Мы склонны полагать на основании высказанных ранее соображений, что в этом стремлении и в этих надеждах проявлялось неотчетливое, порой еще не вполне осознанное желание формирующегося общественного мнения участвовать в жизни страны. Сами по себе секты и тайные общества на момент падения наполеоновского режима в Италии смогли лишь в очень незначительной степени повлиять на ход событий.

Когда в конце 1812 г. на Апеннинский полуостров пришло известие о катастрофическом отступлении из России и о тяжелых потерях итальянских войск, участвовавших в этой кампании, многим стало ясно, что дни императора сочтены. Сражение под Лейпцигом 16–19 октября 1813 г. (Битва народов) развеяло последние сомнения. С этого момента политические и дипломатические усилия ставленников Наполеона — Эжена Богарне в Милане и Иоахима Мюрата в Неаполе были направлены на то, чтобы порвать с ним в надежде сохранить такой ценой свои короны и королевства и повторить в Италии маневр, позволивший Ж.Б. Бернадоту[321] оставить за собой корону Швеции. С другой стороны, близкий конец Наполеона воодушевлял сторонников независимости и введения Конституции, участвовавших в деятельности тайных обществ, и будоражил итальянское общественное мнение. Таким образом, обе наметившиеся в тот период линии — правящая и патриотическая — могли встретиться и найти многие точки соприкосновения. Но этого не произошло, и результатом несостоявшегося альянса стала победа Реставрации.

Выступления в Милане, подготовленные так называемыми чистыми «италийцами» и вылившиеся 20 апреля 1814 г. в убийство министра финансов Итальянского королевства Прины, бесповоротно скомпрометировали попытки Эжена Богарне, порвавшего с Наполеоном и подписавшего перемирие, сохранить единство страны и обеспечить ей независимость. Итог оказался вовсе не тот, на который рассчитывали его инициаторы. В Ломбардии было попросту восстановлено австрийское владычество.

В Неаполе, отказавшись даровать Конституцию, чего так настойчиво требовали карбонарии, и полагаясь исключительно на искусство дипломатии, Иоахим Мюрат полностью лишился одобрения и поддержки со стороны общественного мнения королевства. Этому способствовал и его импульсивный характер: во время Ста дней Мюрат, покинувший Наполеона в Лейпциге, вновь перешел на сторону своего императора. Безосновательно надеясь на победу, Мюрат вторгся со своей армией в Северную Италию, но был изгнан австрийцами. Только тогда in extremis[322] он решился даровать Конституцию, но было уже слишком поздно. Вынужденный покинуть королевство, куда вернулись Бурбоны, Мюрат в последней безнадежной попытке попробовал еще раз высадиться с небольшим отрядом верных ему людей в Калабрии в октябре 1815 г., но был схвачен и расстрелян. Мужественная смерть Мюрата надолго осталась в памяти потомков: «мюратовское» направление всегда присутствовало в Неаполе вплоть до объединения Италии и даже позднее. В этом нашло отражение осознание того совершенно особого исторического воздействия, какое «французское десятилетие» оказало на обновление королевства.

4. Реставрация и романтизм

Реставрация и движения 1820–1821 годов

Провозглашенный Венским конгрессом[323] принцип легитимизма внедрялся на Апеннинском полуострове с предельной бюрократической пунктуальностью и рвением. Все ранее лишенные власти династии были возвращены в пределы своих владений при очень незначительных изменениях границ: Савойская династия вернулась в Пьемонт и на Сардинию, Бурбоны — в