По сути дела, Франция одной ногой уже стояла в Италии. События на Корсике, и в частности борьба за ее освобождение были в центре пристального внимания просвещенных кругов итальянского общества. Паскуале Паоли (1725–1807) имел репутацию одного из самых популярных людей своего времени. Теперь, когда итальянская по языку и традициям Корсика стала французской, а Франция была объята революцией, идея превратить остров в связующее звено между происшедшей Французской и грядущей итальянской революциями казалась вполне естественной. В 1790 г. один из потомков Микеланджело — студент-«якобинец» из Университета Пизы, Филиппо Буонарроти приехал на Корсику и начал издавать там «Джорнале патриоттико ди Корсика», которую можно назвать инкунабулой итальянской печати эпохи Рисорджименто. Позднее, в 1794 г., когда Франция, уже на протяжении двух лет воевавшая с союзником Австрии Пьемонтом и аннексировавшая Ниццу и Савойю, захватила Онелью, Буонарроти был назначен туда комиссаром и воспользовался случаем, чтобы перевести свою штаб-квартиру с острова на континент и установить более тесные контакты с другими итальянскими патриотами. Однако его якобинские воззрения и робеспьеризм стоили этому человеку отзыва в Париж и явились причиной ареста на несколько месяцев. После освобождения Буонарроти продолжил дело итальянской революции, пытался в своих работах и посредством конспиративной деятельности привлечь на свою сторону членов Директории и наиболее видных руководителей Итальянской армии, в том числе ее нового командующего, тоже корсиканца по происхождению, Наполеона Бонапарта. Тогда же Буонарроти принял активное участие в подготовке Заговора равных Гракха Бабёфа[317]; дело итальянской революции было для него неразрывно связано с движением французских якобинцев. Однако все попытки такого рода провалились как во Франции, так и в Италии. Почти одновременно с раскрытием Заговора равных, в Кераско было подписано перемирие между Францией и королем Сардинии. Буонарроти арестовали, а его итальянские друзья, учредившие по его указанию революционный муниципалитет в пьемонтском городе Альба, обратились с призывом к революционерам Пьемонта и Ломбардии, но в итоге были вынуждены отказаться от своих планов. Сама Альба по условиям перемирия была возвращена королю Сардинии.

Итак, могло показаться — и Буонарроти сам первым опробовал это на собственном опыте, — что соединить дело итальянской революции и интересы новой, термидорианской Франции невозможно, т. е. нельзя привести к единому знаменателю надежды еще не разразившейся революции и нужды революции свершившейся, вступившей в свои права и плавно идущей на спад. В отношении Италии внешняя политика новой Франции, казалось, не претерпела существенных изменений по сравнению с эпохой «старого порядка»: по условиям перемирия в Кераско с приобретением Ниццы и Савойи Франция восстановила «естественные границы». Установив военный контроль над Пьемонтом, Директория могла сосредоточить свои усилия на других фронтах, с тем чтобы вынудить Австрию пойти на переговоры. Совершенно логично предположить в такой ситуации, что результатом этих переговоров станет очередной пересмотр границ на Апеннинском полуострове только ради обеспечения нового равновесия между двумя крупнейшими державами континента.

Но в периоды революций и гражданских войн даже самые логичные предвидения бывают ошибочны, а развитие событий идет по совершенно немыслимому сценарию, особенно если в них вмешивается человек столь выдающихся способностей, каким был Наполеон Бонапарт. Новый командующий Итальянской армией не удовлетворялся второстепенными ролями, отведенными ему Директорией. С мая 1796 по апрель 1797 г. он менее чем за год одержал ряд блестящих побед, оккупировал всю Северную Италию, подошел к Вене, вынудив Австрию пойти на предварительные переговоры в Леобене, и, заручившись у Директории правом свободы действий, проводил на Апеннинском полуострове собственную политическую линию.

Как мы убедимся, политика командующего не отличалась от политики Директории и в целом была всегда подчинена государственным интересам Франции. Но не в пример членам парижской Директории Наполеон понял, что прочное французское влияние в Италии не сможет пустить корни, если не будут удовлетворены надежды на обновление и независимость, питаемые той частью итальянского общества, которая приветствовала его армию как освободительницу полуострова. Именно по его совету генеральная администрация Ломбардии, назначенная им взамен военной администрации оккупационного режима, объявила в сентябре 1796 г. конкурс на лучшее диссертационное сочинение на тему: «Какое из свободных правлений лучше всего подходит для счастья Италии». В конкурсе принял участие цвет итальянских интеллектуалов: Мелькиорре Джойя из Пьяченцы (который и стал победителем), пьемонтцы Джованни Антонио Ранца и Карло Джузеппе Ботта, венецианец Фантуцци, флорентиец Ристори, римлянин Латтанци, неаполитанец М. Гальди. Участвовали в конкурсе и французы, в частности Эжен Руэр, и известный поэт Джованни Фантони. Предложения были самые разные: от «единой и неделимой» унитарной республики по типу французской до республики федеративной. Во всех диссертациях присутствовал дух надежды и веры в лучшее будущее. Но от разработки проектов независимости и единства до их осуществления лежала огромная дистанция, и история показала, что дела в Италии оказались значительно более запутаны, чем думали якобинцы и патриоты 1796 г.

«Республики-сестры» и реакция 1799 года

Первоначально развитие событий, казалось, оправдывало хотя бы отчасти упования тех итальянцев, которые приветствовали Наполеона как освободителя Италии. С октября 1796 по март 1797 г. в результате ряда съездов с участием представителей городов, герцогств и легаций, вырванных Наполеоном из-под власти папы, была учреждена Циспаданская республика, провозгласившая трехцветное знамя государственным флагом. В июне 1797 г. новорожденная республика была включена в более крупный политический организм Цизальпинской (Цизальпийской) республики со столицей в Милане, куда вошли также находившиеся в Венецианской области Бреша и Бергамо, Вальтеллина, герцогство Масса-Каррара и Романья. Таким образом, впервые со времен Джан Галеаццо Висконти в Северной и Центральной Италии было образовано сильное государство со своим флагом и армией (так называемый «итальянский легион»). Многие надеялись, что оно станет своего рода центром притяжения для освобожденных впоследствии территорий. Однако уже в скором времени подобные надежды рухнули. Генуя, ставшая для Цизальпинской республики естественным выходом к морю, в 1797 г. была превращена в самостоятельную Лигурийскую республику и оказалась прикованной к старому зданию традиционного муниципализма. Что же касается Венеции и материковой части ее владений к востоку от Адидже, то по Кампоформийскому мирному договору, заключенному в октябре 1797 г., эти земли были переданы Австрии, невзирая на протест венецианских и цизальпинских патриотов. И наконец, в начале 1799 г. Франция аннексировала Пьемонт.

Но даже в своих первоначальных границах с населением 3,5 млн человек Цизальпинская республика предоставила бы достаточно широкие возможности для проведения эксперимента в области политического и социального