Условия жизни этих людей, по выражению Дженовези, были достойны готтентотов, а не жителей цивилизованной Европы. Развернувшаяся трагедия оказала огромное воздействие на деятельность самой блестящей плеяды интеллектуалов за весь период истории культуры итальянского Юга: Дженовези, Пальмьери, Галанти, Филанджери, Пагано. В отличие от предшествовавшего поколения, воспитанного на идеях антикуриализма Джанноне и главным образом на культуре «юристов», неаполитанские интеллектуалы второй половины XVIII в. сформировались под влиянием работ просветителей и сочинений по экономике и политике. Основатель их школы, Дженовези, возглавил первую в Италии кафедру политической экономии, а точнее — кафедру «коммерции и механики». Исходя из этих предпосылок, неаполитанские мыслители пришли к убеждению, что лишь посредством борьбы против всяческих злоупотреблений, клира, баронов и столицы королевства, инициировав возрождение общества, начиная с его основы — сельского хозяйства, возможно решить существующие проблемы и найти выход из кризиса.

Звездный час сторонников Дженовези, казалось, наступил в 1770-е годы, когда при дворе возросло влияние новой королевы — Марии Каролины, предприимчивой дочери Марии Терезии, которая вступила в одну из масонских лож и считала себя покровительницей новых людей и новых идей. Некоторые из них, например, Джузеппе Пальмьери, назначенный директором Высшего доверенного совета, назначались на государственные должности и привлекались для принятия важных решений. Вскоре, однако, они убедились, что робкие попытки реформ легко сводились на нет из-за сопротивления привилегированных слоев и из-за финансовых трудностей монархии. Самое горькое разочарование, по-видимому, испытал Пальмьери, ибо разработанный им проект реформы налогов на экспорт оливкового масла и шелка после длительных дискуссий так и не был осуществлен. Как не был реализован и другой его проект, опубликованный в 1791 г. и направленный на высвобождение феодальных доменов с преимущественным правом владения для малоимущих землевладельцев. В целом же, несмотря на немногие скромные достижения, неаполитанский реформизм 1780—1790-х годов запоздал: многие в этот период уже начинали с интересом поглядывать за пределы королевства, да и самого Апеннинского полуострова. Их внимание было приковано к Франции и разразившейся там революции.

Особое положение сложилось на Сицилии, которая занимала специфическое место в королевстве, так как управлялась вицекоролем и сохранила свой парламент. Бароны, хотя и были вынуждены во многих случаях сдавать в аренду свои владения выскочкам крестьянского происхождения (так называемым gabellotti), все же сумели сохранить единство своих рядов больше, чем их собратья на континенте, и по традиции считали лишь себя представителями острова, его древних автономистских прерогатив. Поэтому столкновение сицилийских баронов с реформистскими действиями неаполитанской монархии имело фронтальный характер. Наиболее острая его фаза пришлась на 1781–1786 гг., когда в качестве вице-короля на остров был направлен ученик Дженовези, маркиз Доменико Карачоло, посещавший салоны в Париже и вернувшийся оттуда глубоко проникнувшись духом просветителей. Ему удалось добиться некоторых успехов, в частности в борьбе против привилегий Церкви и самых вопиющих злоупотреблений феодальной системы. Однако в конце концов он был вынужден отойти от дел, так и не сумев осуществить проект кадастра, который должен был создать необходимые предпосылки для сокрушительного удара по феодализму. Преемник Караччоло, князь Франческо Караманико, остававшийся на Сицилии вплоть до 1794 г., придерживался более умеренной политики, благодаря чему эпоха реформизма на острове прошла без существенных результатов, за исключением одного (но наиболее важного и повлекшего негативные последствия) — укрепления традиционного сицилийского автономизма. Баронство в очередной раз представило борьбу за свои интересы как защиту Сицилии от иностранного вмешательства.

Герцогство Парма также было передано в 1748 г. представителю Бурбонов Филиппу, сыну Елизаветы Фарнезе и зятю Людовика XV. Он доверил воспитание своего сына Кондильяку[313], а управление государственными делами — французу Леону Гийому дю Тилло, который начал проводить реформы, предусматривавшие главным образом ограничение привилегий духовенства и строительство «мануфактур» с активным привлечением иностранных рабочих и специалистов. Их иммиграция вызвала возмущение широких масс пополанов. При поддержке знати и двора, где после смерти Филиппа преобладало влияние дочери Марии Терезии — герцогини Марии Амалии, резко выступавшей против «французской партии», негодование населения вылилось в 1771 г. в бурные демонстрации, в результате которую дю Тилло вынужден был покинуть герцогство. Таким образом, реформаторский эксперимент в Парме завершился преждевременно и потерпел полный крах.

Государства без реформ

До сих пор говорилось об итальянских государствах, затронутых волной реформизма XVIII в. Но были на Апеннинском полуострове и те области, которых эта волна либо совершенно не коснулась, либо которые затронула частично, либо и вовсе обошла стороной. Причем речь идет вовсе не о малой, а о весьма значительной части полуострова.

К этой Италии без реформ в первую очередь относятся те государства, которые в основном сохранили тип традиционного устройства, характеризовавшегося, как мы уже знаем, четким разделением между городом-центром и округой, административно и экономически ему подчиненной. Если не считать маленькую Республику Лукка с ее 120 тыс. жителей, то сказанное в полной мере относится и к Генуе. Лишившись Корсики, которая после неудачного восстания под предводительством Паскуале Паоли, отошла к Франции в 1768 г., Генуя была низведена в территориальном отношении до положения города-государства. Под ее часто подвергаемой сомнению юрисдикцией осталась лишь узкая полоса побережья.

Внутренний уклад города-государства Генуя оставался неизменным с реформы 1576 г. и характеризовался полным господством банковской олигархии, сгруппировавшейся вокруг Банко ди Сан-Джорджо. Круг этих денежных воротил был до того немногочисленным, что справедливее было бы назвать их кастой избранных. Огромная финансовая мощь этой касты позволяла ей контролировать Генуэзскую республику, оставляя за обедневшей знатью и сословием «горожан» низкие должности, дипломатическую, административную и военную службу, и сдерживать таким образом возможные народные волнения.

В Венеции, которая, так же как и Генуя, являла собой лишь тень когда-то мощной торговой державы, кризис традиционных политических структур проявился прежде всего в сокращении господствующей олигархии. Число семей, практически монополизировавших верховную власть, уменьшилось до полусотни или даже более, в то время как остальные представители нобилитета, так называемые «барнаботти», терпели трудности и должны были довольствоваться мизерными доходами от незначительной каботажной торговли, скромным жалованьем на какой-либо должности на материке или даже доходами от полузаконной деятельности. Коллегиальные органы правления, и в частности Большой совет, постепенно теряли власть. Попытка вернуть им былые позиции, предпринятая представителем нобилитета Анджело Квирини в 1761–1762 гг. при поддержке «барнаботти», оказалась напрасной. Тем не менее в отличие от Генуи Венеция владела