Шрифт:
Закладка:
Hobereaux и земельные собственники (чей удельный вес в тосканском обществе значительно возрос в связи с проведенными незадолго до того реформами местной администрации), бесспорно, желали вовлечения в земельный рынок крупных латифундий, принадлежавших как светским благотворительным организациям, так и церковным институтам, но прежде всего они хотели извлечь из этой операции собственную выгоду. Земли, о которых шла речь, должны были продаваться, а не сдаваться в аренду по либеллярному договору; их новые владельцы должны были управлять ими по традиционной системе медзадрии. Таков был закон тосканского общества и секрет его равновесия: горе тому, кто на него покусится! Интересы земельных собственников не замедлили представить блестящие адвокаты в Академии любителей сельского хозяйства, настоящего «синедриона» тосканских землевладельцев. В связи с этим красноречиво высказывание одного из них — Фердинандо Паолетти о предполагаемой возможности того, чтобы гражданские власти регулировали отношения между хозяином и крестьянином.
Право собственности не может существовать без свободы… Любые установления, которые оскорбляют или изменяют эту свободу, оскорбляют и изменяют собственность… Если же кто примется регулировать условия нашего договора позитивными законами, то сразу же будет ограничена и изменена свобода, а в итоге — и собственность. общественные законы должны стремиться исключительно к обеспечению права собственности; власть же должна защищать, а не регулировать частные интересы. для любой общественной администрации сельское хозяйство и все, что с ним связано, должны нести на своем челе печать noli me tangere[310]…
Не один Паолетти придерживался подобных взглядов. Помпео Нери думал примерно так же, и в этом кроется причина его противодействия проекту либеллярной аренды Джанни.
Однако это сопротивление не помешало тому, чтобы в последующие годы эксперимент был продолжен, и земли других благотворительных обществ, церковных орденов и даже принадлежавшие правящему дому повторили судьбу земель Консерватория Св. Бонифация. Противники реформы, однако, сумели затормозить процесс, отчасти исказили его характер и добились того, что во многих случаях вместо сдачи земли в либеллярную аренду тем, кто обрабатывал ее своими руками, производилась ее продажа, отчего, естественно, выигрывал тот, кто располагал большими средствами. Если же к этому добавить, что многие из числа новых либелляриев были, по всей вероятности, вынуждены впоследствии избавиться от полученных земель, то становится понятно, почему начинание Джанни дало весьма незначительные результаты. В частности, на землях Консерватория Св. Бонифация в 1779 г. только 25 % доходов от выплачиваемой ренты поступало от либелляриев, которые ранее были испольщиками, а 62 % шло от знати, буржуазии, посредников и сельских торговцев. Пять лет спустя, в 1784 г., разрыв увеличился: упомянутые показатели составили, соответственно, 19 и 69 %.
Таким образом, тосканским землевладельцам и во многих случаях представителям капитала не хватало дальновидности и смелости, чтобы осуществить крупномасштабную аграрную реформу. В конце концов они избрали более короткий путь, и ненадежным прибылям от долгосрочных вложений предпочли более надежные и привычные доходы, которые получали или же надеялись получать посредством усиления эксплуатации своих крестьян. Об этом свидетельствует тот факт, что задолженность последних землевладельцам оставалась по-прежнему очень высокой и во многих случаях увеличивалась. Поддерживая правительственные реформы до тех пор, пока они совпадали с их интересами, тосканские hobereaux тормозили нововведения, как только они касались pierre de touche[311]тосканского общества — испольщины. Со временем результаты реформы постепенно сошли на нет.
В обществе, где экстенсивное ведение хозяйства являлось сутью системы традиционных и в ряде случаев архаичных отношений, конституция, которую мечтал ввести в последние годы своего правления Петр Леопольд и которая предусматривала создание специальной ассамблеи, осуществлявшей контроль за расходованием государственных финансовых средств, в сущности дублировала Академию любителей сельского хозяйства и послужила бы скорее помехой, нежели подспорьем для просвещенного государя.
Австрийский реформизм охватил также и Модену. Герцог Франческо III д’Эсте был связан родственными и политическими узами с венским двором; доверенные лица австрийского правительства являлись его главными соратниками. Через владения герцога проходила новая дорога из Абетоне в направлении Массы, благодаря чему положение Модены было настолько стратегически важным, что Австрия никогда не согласилась бы отказаться от контроля за герцогством. Поэтому в Модене не могли не прислушаться к реформаторским указаниям Марии Терезии и Иосифа II. Здесь также были приняты меры, направленные на возможность отчуждения имущества, закрывались монастыри, велась борьба с «фермьери» и, наконец, в 1788 г. был составлен новый кадастр, позволивший приступить к пересмотру налоговой системы. Однако и в Модене реформаторы не пошли дальше определенного предела. Борьба против «фермьери» ограничилась заменой «миланцев» на «местных», а меры, направленные против собственности и привилегий знати, существенно уступали действиям, ограничивавшим собственность и привилегии Церкви.
Бурбонский реформизм: Неаполь, Сицилия, Парма
В Неаполитанском королевстве сельское хозяйство также выиграло от благоприятной конъюнктуры XVIII в. Демографический рост (к концу века население королевства достигало почти 5 млн человек), постоянное расширение рынка и рост цен явились одними из факторов, способствовавших развитию производства в южных областях. Несмотря на крайнюю скудость имеющихся в нашем распоряжении данных, есть, однако, все основания полагать, что значительному увеличению экспорта сельскохозяйственной продукции сопутствовал рост производства и его переориентация на более доходные и более «коммерческие» товары — оливковое масло и шелк.
Эти достижения, естественно, стимулировали модернизацию и рационализацию аграрных структур королевства и послужили побудительным мотивом для ликвидации наиболее одиозных пережитков феодализма, мешавших развитию отрасти. Если бы этот стимул был поддержан заинтересованными в трансформации такого рода общественными силами, он, вероятно, мог бы оказать глубокое воздействие на развитие всей Южной Италии. Однако, как мы попытаемся показать далее, этот внутренний побудительный мотив был весьма незначителен.
Прежде всего, невозможно представить, чтобы роль двигателя прогресса взяло бы на себя баронство. В отличие от ломбардских землевладельцев и тосканских hobereaux феодалы Юга были абсолютно лишены склонности к коммерции и предпринимательству, издавна привыкли жить в столице, при дворе, и ценили свои латифундии исключительно соразмерно престижу и величине доходов, которые давали им возможность пускать деньги на ветер. Неудивительно поэтому, что через некоторое время многие крупные латифундисты начинали испытывать
