ряд трудностей и были вынуждены отчуждать часть своих феодов в пользу разного рода выскочек — более или менее зажиточных крестьян, «старост» (massari), торговцев, ремесленников. В самом деле, как свидетельствуют источники, собственность этих социальных групп перестала увеличиваться в течение всего XVIII в.

Эти выскочки, несомненно, составляли наиболее динамичный и наименее подверженный воздействию всякого рода общественных и социальных табу слой, но препятствия для их дальнейшего роста были таковы, что усилия представителей данных социальных групп ослабевали и рассеивались по мере их продвижения вперед. В первую очередь необходимо иметь в виду, что земельная собственность этих людей редко была свободна от податей и феодального закрепощения, и, следовательно, большинство из них было вынуждено вести борьбу на два фронта: с одной стороны, против посягательств местного барона, который заявлял о своих правах на все земли, подлежавшие его юрисдикции, а с другой — против местных общин, требовавших соблюдения существовавших с незапамятных времен usi civiti[312]. И хотя из этой борьбы собственник-буржуа выходил победителем и, как это нередко случалось, ему удавалось отстоять свои права на полное и свободное владение землей, вплоть до ее огораживания, он, тем не менее, сталкивался с серьезными трудностями.

В отличие от нобилитета и духовенства собственники-простолюдины должны были платить многочисленные и весьма обременительные налоги. Новая династия Бурбонов, привыкшая жить в свое удовольствие, была не менее расточительна, чем предшествующая испанская администрация, и установленная ею налоговая система не претерпела особых изменений.

Более других отраслей экономики от налогового бремени страдала торговля. Таможенные сборы при экспорте оливкового масла и шелка, не говоря уже о «поборах» на зерно, были чрезвычайно высокими. В конечном счете эти сборы перекладывались на сельское хозяйство: торговцы были вынуждены покрывать убытки от налогов, налагаемых фискальной службой на их товары, за счет производителей, у которых закупали продукцию. Одним из способов, к которому они прибегали чаще всего, был «договор на словах», согласно которому, выплатив деньги, торговец гарантировал себе право покупки урожая в период его уборки по официальной цене, которая устанавливалась ежегодно местными властями и, как правило, была ниже рыночной.

Задавленная феодальными структурами, отягченная налогами, обложенная данью торговых посредников, собственность буржуазии была обречена в своем развитии, и многие хозяева были вынуждены обратиться к старому испытанному средству — усилению эксплуатации крестьянского труда. Вместо того чтобы бороться с баронством, они в конце концов сами интегрировались в его ряды, воспринимая его мышление, а со временем и политическую апатию. Таким образом, в сельских районах Южной Италии стиралась та грань, тот контраст между классами, которые мог бы разрешить кризис. Тем более, что отношения между социальными группами в разобщенном и аморфном обществе развивались на фоне постоянно вспыхивавших местных трений, вражды и личных амбиций, на чем с успехом наживались адвокаты, нотариусы и всякого рода крючкотворы. Общество итальянского Юга напоминало, в сущности, механизм, крутящийся впустую: на улицах огромной и унылой столицы бурлила лихорадочная и подчас весьма сомнительная деятельность людей различного происхождения — князей и «нищих», привилегированных и отверженных, — и вся эта разношерстная масса не сумела накопить в себе силы, необходимые для проведения реформ.

Однако то, что не удавалось сделать посредством собственных усилий, могло бы быть вызвано извне, если бы действия правительства были более решительными и оно проявило бы большую смелость при осуществлении преобразований. Но, как мы убедимся далее, этого не произошло.

Новый король Карл III, взошедший на трон в Неаполе в 1734 г., имел иное представление о роли монарха. И неслучайно — ведь он был Бурбоном и одним из потомков Людовика XIV! От последнего Карл унаследовал страсть к монументальным сооружениям и градостроительству. Именно ему принадлежит инициатива возведения Редже ди Казарта — подлинного южного Версаля — и Каподимонте; он же начал археологические раскопки Помпей, что стало одним из крупнейших культурных событий столетия. Вместе с тем Карл III был достаточно умным политиком, чтобы понять, что в просвещенный XVIII век слава монарха определялась широтой и глубиной его реформаторской деятельности. Поэтому король окружил себя способными и просвещенными соратниками, среди которых особенно выделялся тосканец Бернардо Тануччи. В 1759 г., после того как Карл III Бурбон покинул Неаполь ради испанского трона, Тануччи стал одним из наиболее видных деятелей Регентского совета, правившего страной при малолетнем короле Фердинанде IV.

Бурбонский реформизм и деятельность Тануччи принесли особенно заметные плоды в области отношений между Церковью и государством. Ослаб налоговый иммунитет на церковное имущество, были ликвидированы инквизиция и право убежища, передано в казну имущество многих монастырей, описана собственность, подлежавшая отчуждению, и, наконец, был заключен конкордат, благодаря которому отношения между монархией и Римом стали более равноправными. Такое реформаторское направление при его жестком противостоянии папской курии вполне отвечало устремлениям юридического, адвокатского менталитета, превалировавшего в той части неаполитанских интеллектуалов, идеологом которой был автор труда «Гражданская история Неаполитанского королевства» Пьетро Джанноне, преследуемый Церковью и осужденный ею на ссылку и тюремное заключение.

В Неаполе, пожалуй, как нигде более, привилегии духовенства и церковных орденов составляли лишь часть «системы», хотя и были весьма значительными. Служителей Церкви насчитывалось 75 тыс. человек, и они имели от 2,5 до 6,5 млн дукатов дохода. Наступление на их права и избрание лишь их в качестве мишени могло означать — и в ряде случаев означало — путь наименьшего сопротивления, борьбу с наиболее слабым и изнуренным противником, в то время как цитадель и главные бастионы «старого порядка» оставались в целости и сохранности.

Было сделано крайне мало для того, чтобы ликвидировать привилегии и феодальные злоупотребления баронов, реформировать налоговый и административный аппарат, устранить паразитизм столицы в отношении провинции. Генеральный кадастр королевства, начало которому было положено Карлом III Бурбоном в 1741 г. и который лег в основу реформаторской деятельности, оказался очень несовершенным из-за половинчатости проводимых мер и ожесточенного сопротивления привилегированных слоев общества в центре и на периферии. Из-за отсутствия четко разработанного плана и последовательности в осуществлении реформ другие действия также принесли лишь частичные и очень незначительные результаты. В целом же реформаторская деятельность Карла III Бурбона и его соратников завершилась, не затронув структуры «старого порядка», и не только не ликвидировала его «злоупотребления», но даже не уменьшила их.

Эти злоупотребления были действительно весьма значительны, что стало особенно очевидным во время страшного неурожая 1764 г. Толпы голодных людей, ворвавшиеся в Неаполь, явились красноречивым свидетельством того