довольно обширной территорией, что открывало перед ней возможности исправить ситуацию и восстановить равновесие между городом-метрополией и его континентальными владениями. Однако пережитки прошлого были слишком сильны, и венецианская олигархия продолжала рассматривать сухопутную область как придаток города и подчинила его интересам все возможности развития. Не имея дорог, при внешней изоляции и внутренней раздробленности на целый ряд округов, подчиненных такой таможенной системе, которая была задумана в свое время исключительно с целью обеспечения продовольствием столицы и вывоза ее импорта, принадлежавшая Венеции часть суши была полностью лишена территориального единства и представляла собой федерацию различных городов. Причем каждый из них господствовал над подвластной ему округой, подчиняясь, в свою очередь, узкому слою местной олигархии и испытывая общее для всех чувство злобы к абсолютистской бюрократии, под гнетом которой они были обречены существовать. В эпоху, когда рационализаторское использование земель и сглаживание различий в административном делении становились предпосылками для формирования государства Нового времени, застойная структура, когда «каждый сидит в своем углу», являла собой подлинный анахронизм и приводила к удушению экономической жизни. Неудивительно, что в таких условиях стали проявляться центробежные тенденции: Бреша и Бергамо тяготели к Ломбардии, а Фриули — к Австрии. Это были предвестники приближавшегося кризиса, и представляется, что венецианский патрициат отдавал себе в этом отчет, или, по крайней мере, демонстрировал это. Внешняя политика Венеции, казалось, была направлена на то, чтобы замаскировать существование республики, тогда как все действия венецианской знати были пронизаны страхом перед будущим, который, по словам иностранного наблюдателя, буквально овладел этим городом, знаменитым во всей Европе благодаря будоражащему кровь карнавалу и свободе нравов.

Между тем этот страх все же не полностью доминировал в сознании горожан. Глубокая любовь к Венеции чувствуется в картинах Франческо Гварди (1712–1793), Каналетто (1697–1768) и других «пейзажистов», в музыке Альбинони (1671–1750) и драматургии Карло Гольдони (1707–1793). Об этом же свидетельствуют и «защитные плотины», которые Венецианская республика в последние годы своего существования возводила из боязни моря, которое когда-то дало Светлейшей жизнь и от которого сейчас она ожидала лишь штормов. Именно эти плотины и защитили Венецию во время наводнения в ноябре 1966 г.

И наконец, Папская область. Пожалуй, никогда еще международный престиж папства не падал так низко, как в XVIII в. Пий VII, изгнанный из собственных владений Наполеоном Бонапартом и обреченный на тюремное заточение и ссылку, был далеко не единственным папой, претерпевшим в этот исторический период унижения со стороны власть имущих. Ранее, в 1773 г., Климент XVI был вынужден издать буллу «Господь и Искупитель наш» (Dominus ad redemptor) о роспуске ордена иезуитов, а Пий VI в 1782 г. отправился в паломничество в Вену в надежде — и совершенно безуспешно — отговорить Иосифа II от проведения политики против папской курии. Не следует забывать при этом и о бесконечной череде мер, предпринятых против пап XVIII в. всеми или практически всеми правительствами Европы и Италии с целью ограничения прерогатив и привилегий духовенства, что в значительной степени способствовало усугублению и без того хронического финансового кризиса в Папской области. Лишенная международного престижа, она была низведена до положения других государств Апеннинского полуострова и считалась, по всеобщему убеждению, одной из наиболее отсталых и плохо управляемых.

Картина, открывавшаяся взору иностранца, являла собой зрелище, начиная с самой столицы Папского государства, обратное тому, что в представлении просвещенного общественного мнения XVIII в. именовалось «цивилизованным» обществом. «В Риме, — писал Монтескьё, — все живут в свое удовольствие, за исключением тех, кто работает, имеет свое дело, занимается ремеслами, земледелием или торговлей».

Описание грешило, конечно, некоторым «сгущением красок», но в целом довольно верно характеризовало Рим как город, в котором на 140 тыс. жителей приходились тысячи попрошаек и священнослужителей. Само же Папское государство по большей части развивалось по образу и подобию своей столицы. Продвигаясь от Рима на север, путешественник в XVIII в. проезжал сначала по заброшенным и пораженным малярией землям римской равнины и мареммы в провинции Лацио, а затем — по Умбрии и Марке, наблюдая их дремлющие поля, города и маленькие крепости, в которых, казалось, время остановилось со дней Альборноза. Только в Анконе — самом активном портовом городе государства — картина решительно менялась к лучшему. Область так называемых «легаций» еще более выгодно отличалась от областей Рима и других провинций Папского государства: селения здесь чередовались с рощами, выращивалась конопля на полях и строились ирригационные сооружения. В центре этого района находилась Болонья — город с населением 70 тыс. жителей, прославившийся не только знаменитым университетом и мануфактурами, но и имевший репутацию «сухопутного порта» государства, поскольку он располагался на пересечении важных сухопутных и речных путей сообщения. Однако относительное процветание северных провинций Папского государства было почти исключительно отражением общего процветания Паданской части Италии и в этом смысле доставляло папским властям большое беспокойство. При первом же удобном случае следовало опасаться пробуждения центробежных тенденций, что не заставило себя долго ждать. Может показаться парадоксом (хотя на деле таковым не является), но эти тенденции начали проявляться именно тогда, когда папство заявило о своем желании проводить политику реформ в государстве, — т. е. во время понтификата Пия VI (1775–1798).

Этот папа заметно отличался от своих предшественников энергией, темпераментом, склонностью к меценатству и любовью к монументальному строительству, свойственному папам эпохи Возрождения. В период его понтификата был возведен Палаццо Браски, открыт музей Пио Клементино и возобновились работы по осушению Понтинских болот. Реформаторские же его инициативы не оказались столь же успешными. Фискальная реформа, задуманная с целью упростить получение налогов и ограничить привилегии, провалилась под мощным и вполне предсказуемым напором со стороны тех, против кого она была направлена, а ее идеолог, кардинал Фабрицио Руффо, был вынужден уйти в отставку с поста генерального казначея. Что же касается так называемого «мягкого» кадастра 1777 г., то его судьба была предопределена изначально, поскольку он основывался на финансовой поддержке самих владельцев «ассигнований». Только в легации Болоньи благодаря энергичной деятельности кардинала Иньяцио Бонкомпаньи Лудовизи сбор данных для кадастра был осуществлен на основе тщательно проведенной экспертизы. Это, в свою очередь, вызвало зависть и недовольство среди тех, кто в угрозе своим привилегиям усматривал покушение на прерогативы и свободы города, и стало проявлением тех самых центробежных тенденций, о которых упоминалось выше.

Нас никоим образом не должно удивлять, что произошло это под знаком закоснелой ненависти ко всему новому. Представители так называемых beati possidentes, бесспорно, сочли бы предательством поддержку реформ, выступи их инициатором правительство, на протяжении многих