отчаянно надеялась, что с нас потом не потребуют денег. Лори тоже то и дело туда посматривала, и я понимала, что она думает о том же самом.

Но беспокоились мы зря. Такси остановилось, Карл протянул шоферу за перегородку пачку денег. Мужчины вылезли первыми, мы за ними.

Джо сказал:

– Ну, вот и приехали, барышни.

– Где мы вообще, черт возьми? – спросила Лори.

Мы стояли на берегу небольшой гавани: пятна света на воде, очертания лодок. Ощущение пустоты и бесцельности, как на курорте, когда сезон закончен. Фонари освещали безлюдные тротуары. Белые многоэтажки, в окнах черно.

– Вы же вроде говорили, что из Лондона? – сказал Джо. – И никогда здесь не были? Это Челси Харбор. Нам сюда. Идемте.

Он двинулся прочь. Лори покосилась на меня, и мне сделалось не по себе. Видимо, она тоже чувствует себя не в своей тарелке. Мне показалось, что она хочет сказать: все, мы домой – или намекает, что это должна сделать я, – но тут Джо произнес: «Идемте, сюда» – и момент был упущен.

Он провел нас в одну из белых многоэтажек, зашел в лифт, приложил брелок к кнопке пентхауса. Когда двери закрылись, Джо расслабился. Прекратил наконец болтать, посмотрел на нас и улыбнулся. Тоже опасался, что мы сбежим, дошло до меня, а теперь нам деваться некуда.

Двери лифта открылись прямо в квартиру.

– Ни хрена себе, – сказала Лори.

Мы очутились в холле, который больше напоминал зал собора: круглый, потолок в три раза выше, чем в обычной квартире. Гладкий мраморный пол. Стеклянный свод. Поднимаешь голову, а там твое отражение – плавает в черном небе, маленькое и далекое.

Лори вышла на середину и медленно повернулась вокруг своей оси.

– И вы здесь живете? – проговорила она. – Правда, что ли? Но как?..

– Это квартира Джо, – отозвался Карл. – Он у нас богатенький.

– Есть такое дело, – согласился Джо, разводя руками, мол, вы меня раскусили. – В бар вон туда, барышни. За мной.

В холле было шесть дверей, и все закрыты. Та, которую Джо распахнул, выходила в коридор, мягко освещенный и тоже полный дверей. Одна из них, в самом конце, вела в помещение с панорамными окнами и видом на гавань. Вдоль дальней стены тянулась барная стойка, в нее был встроен аквариум с подсветкой, и пестрые рыбки сновали туда-сюда с горестным удивлением на мордах. Лори наклонилась к самому стеклу.

– Всегда было интересно, как их кормят в таких штуках, – сказала она. – Как туда подобраться-то?

– Да там дырка есть, – туманно отозвался Джо. – Ну, барышни, чувствуйте себя как дома! Снимайте куртки. Располагайтесь. Вот, пожалуйста…

Он махнул рукой на кожаные кресла-мешки, разбросанные так, чтобы сидеть с видом на гавань. Мы с Лори уселись, и Карл тоже.

– А вот и напитки! – объявил Джо из-за стойки так громко, словно обращался к толпе, а не к трем людям в собственной гостиной.

Он делал коктейли так картинно, что мы засмотрелись и даже болтать перестали, чего он, очевидно, и добивался, а потом принес бокалы на подносе и раздал их нам.

– Что это? – спросила Лори.

– Попробуй – узнаешь.

Одним нажатием кнопки он включил музыку, качнул под нее бедрами, а потом развалился в кресле и ухмыльнулся – сперва мне, потом Лори. Черты его лица были по-взрослому жесткие, но взгляд озорной, мальчишеский, словно его же собственное лицо двадцатилетней давности набросали карандашом, стерли, а следы остались. Меня всегда настораживало, когда у взрослых мужчин такой взгляд. Они словно щенки, которые не понимают, какими здоровяками вымахали, – не ровен час, бросятся на тебя и собьют с ног.

– Ну что? – спросил Джо.

– Ром, – ответила Лори.

– Отлично. А еще что?

Она сделала еще глоток и погоняла жидкость во рту, чтобы распробовать.

– Что-то рождественское.

– Рождественское?

– Гвоздика. Что-то в этом роде.

– Ну да. Наверное. Угу. Может быть.

– Что значит – наверное? Чего ты там намешал?

– Это «Зомби». Ром. Фалернум – в нем же есть гвоздика? Абсент.

– Абсент?

– Абсент? – передразнил он. Хриплая пародия на ее голос, лишенная всякого сходства с оригиналом. – Галлюциногенов там нет, детка. Вот невезуха! Не верь всему, что говорят.

Пауза. Все сделали по глотку.

– А представляете, у меня соседка снизу, – внезапно сказал Джо, – однорукая!

С беззаботностью ребенка, который на ходу переиначивает уже готовое сочинение на другую тему в надежде, что и так прокатит, он стал рассказывать про свою соседку. Рассказ был не то чтобы очень смешной, но хорошо отрепетированный – он умело играл голосом, привлекая наше внимание, и в подобающих местах делал паузы, которые мы должны были заполнить смехом. Джо рассказывал, что встречает эту женщину всякий раз с новым мужчиной, и мужчины все очень разные, так что либо у нее такой разнообразный вкус, либо – хм… Выражение «разнообразный вкус» он произнес с ухмылочкой, в которой читалось жадное осуждение. Я так и не поняла, что, по его мнению, недвусмысленнее свидетельствует о дурном нраве женщины – страсть к разнообразию или секс за деньги.

– Мне кажется, на такую хату проституцией не заработаешь, – сказала Лори. – Если ты на это намекаешь. Да ну, не может быть! Это же какие бабки надо зашибать! Наверняка деньги у нее и так водятся, а мужиков она водит для развлечения.

– Но ведь речь о нишевой проституции, – отозвался Джо. – Секс с ампутанткой. Вот это тема! Она может брать втридорога.

Подозреваю, что если бы вместо меня здесь оказалась Мил, они бы с Лори накинулись на него и живо объяснили, что проституция – такая же работа, как и любая другая, и нечего зубы скалить, да еще просветили бы его, что это называется не «ампутантка», а «человек с ограниченными возможностями», – но Лори только хихикнула. Потом сказала, что все еще не может сообразить, где именно на карте мы находимся, и Джо подвел ее к окну. Стал показывать, где что расположено, и поднял ее на смех, когда она сказала, что если будет знать, где север, это ей ничем не поможет. Вот дуры бабы, сказал он – и она даже не влепила ему по морде.

– Между прочим, – сказала я, – я где-то об этом читала. Что мужчины ориентируются по сторонам света, а женщины – по приметам на местности.

Но меня никто не услышал.

Я поняла намек и обратила свое внимание на Карла. Он спросил, из Лондона ли я, и я ответила: нет, я не так давно здесь живу, и он сообщил, что он тоже.

– О да, – проговорил он, – это совершенно особый вид одиночества – жить на чужбине. Когда все вокруг тебя отторгает. Именно поэтому я сюда и переехал, – добавил он. –