детей. В то самое время, когда СССР занимался вербовкой афганской молодежи, создавая социалистическую диаспору, педагоги и сотрудники гуманитарных миссий в Пакистане бросили вызов этому проекту транснационального государственного строительства. В 1983 году группа сотрудников ШКА в Пешаваре начала сотрудничество с Батиншахом Сафи, афганским изгнанником, который руководил 250 школами для детей афганских беженцев в Пакистане и восточном Афганистане. Задачей шведов было помочь расширить эту образовательную сеть и продвинуть ее вглубь Афганистана. В течение следующего года Сафи завершил разработку учебной программы и начал рассылать материалы и зарплаты в афганские школы; все это было частью инициативы, получившей название «Комитет по образованию Афганистана» (КОА)[1049]. Необходимо было срочно принимать меры, и не только потому, что кризис с беженцами грозил появлением «поколения неграмотных»[1050]. Дело обстояло значительно хуже: как докладывал Ингмар Андерсон, передавая свой разговор с норвежскими активистами, «российские оккупанты прилагают большие усилия для „русификации“ Афганистана, не в последнюю очередь посредством крупных образовательных инициатив»[1051]. Чтобы Афганистан просто не исчез как нация, он нуждался в срочной образовательной помощи диаспоры, которой, в свою очередь, помогали гуманитарные организации.

Воодушевленные первыми успехами, Шведский комитет и норвежские неправительственные организации предложили КОА первоначальный капитал — несколько сот тысяч долларов, — чтобы помочь расширить его деятельность. На эти деньги, в сочетании с пожертвованиями, собранными французскими католическими НПО во время поездки Сафи в Европу, можно было обучать афганцев от Инда до Герата. Отдел учебных программ в Пешаваре составил учебники на дари и пушту. Книги были напечатаны в Лахоре и доставлены в Пешавар. Там представители образовательных групп моджахедов получили книги и наличные для выдачи зарплат учителям. Однако, чтобы получить дальнейшее финансирование, они должны были вернуться с подписанными учителями ведомостями, фотографиями и видеозаписями занятий. Система не была идеальной — в действительности только треть учебников доходила до школ, — но к 1985 году КОА сумел помочь 193 учителям в 82 школах, которые обучали 8417 учеников на западе Афганистана вплоть до иранской границы[1052].

Однако инициативы вроде КОА, как и советские образовательные стратегии, основывались на ряде неоднозначных предпосылок относительно того, что именно оправдывает вмешательство в жизнь молодых афганцев. По мнению опытных наблюдателей за националистической мобилизацией детей, советские усилия по «промыванию мозгов» полностью соответствовали традиции рассматривать «коллективистское» образование как одну из определяющих черт тоталитаризма, хоть в нацистском прошлом, хоть в советском настоящем[1053]. Согласно такой системе взглядов семья считалась подспорьем для государства и его мобилизационной политики, даже несмотря на то что негосударственные акторы (к примеру, тот же Сафи) в течение долгого времени утверждали свое право на образование и воспитание детей в национальном духе вопреки воле родителей. Значение советского вторжения состояло не в том, что оно породило поколение неграмотных — Захир-шах и Дауд держали народ в темноте, не вызывая международных протестов, — и не в том, что оно призвало под свои знамена большинство афганской молодежи (в ДОМА редко состояло больше трех процентов населения каждой административной зоны). Но советское вторжение дало националистически ориентированным «просветителям» наподобие Сафи возможность ссылаться на чрезвычайное положение, а именно в этом они и нуждались, чтобы начать собственные беспрецедентные кампании, едва ли возможные при скудном государственном бюджете в эпоху мусахибана.

Двусмысленную позицию по отношению к правам детей занимали не только европейцы. В октябре 1985 года Readers Digest с подачи Heslsinki Watch опубликовал статью о «похищении» афганской молодежи советскими властями[1054]. В феврале 1986 года Государственный департамент США выпустил специальный доклад «Советское влияние на афганскую молодежь»[1055]. А в сентябре 1986 года американские еврейские активисты объявили марш протеста, приуроченный к визиту М. С. Горбачева в Нью-Йорк. Группа объяснила, что переправка афганских детей в СССР на учебу кажется «на первый взгляд делом невинным и проникнутым гуманизмом в традициях иудео-христианского Запада»[1056]. Однако, как утверждали протестующие, вследствие продолжительности программы (десять лет), юного возраста учеников, их оторванности от «национальных обычаев» и «промывания мозгов» Москва превращает «этих детей в будущих советских агентов, провокаторов, террористов, предателей Афганистана и врагов их собственных семей», то есть совершает «преступление, какого еще не знало цивилизованное человечество». Головокружительные кульбиты в логике этой группы — то, что кажется благим «иудео-христианским» делом, надо понимать как невиданное в истории преступление — точно отразили двойственность подходов, которые обе стороны, противостоявшие друг другу в холодной войне, практиковали в отношении националистического образования. Если отбросить вопрос о том, как связаны афганские «национальные обычаи» с упомянутыми «иудео-христианским традициями», то протестующие просто повторяли стереотипы холодной войны, связанные с теорией тоталитаризма. В действительности же две самые большие группы перемещенных детей — сироты и дети элиты — чаще всего представляли собой весьма неоднозначные случаи, когда либо отсутствовал конфликт между интересами государства и семьи, либо эти интересы даже совпадали.

Более того, хотя вышеупомянутые американские еврейские группы могли об этом и не знать, Советский Союз не был единственной империей, которая занималась перемещением афганцев через национальные границы. В соседнем с Нью-Йорком округе Саффолк конгрессмен-демократ Роберт Мразек и некоторые из его избирателей спонсировали лечение множества афганских детей в больницах на северном побережье Лонг-Айленда[1057]. Ранее тем же летом конгрессмен Чарли Уилсон, известный тем, что добился выделения сотен миллионов долларов на поставки оружия моджахедам, спонсировал поездку девяти юных афганцев в Хьюстон, штат Техас, где им сделали восстанавливающие хирургические операции, оплаченные из частных источников[1058]. После операций подростки провели шесть месяцев в Виктории, штат Техас, в «служебном здании» частного некоммерческого фонда «Девро», который специализировался на лечении «умственно отсталых детей и детей с нарушениями развития». Там, по сообщениям местной прессы, девять мальчиков «провели свой первый в жизни полноценный день: играли в футбол, метали диск и смотрели фильм „Индиана Джонс: В поисках утерянного ковчега“». Компании Coca-Cola, J. C. Penny и Walmart пожертвовали им различные вещи; планировалось посещение ранчо[1059].

Эти юные афганцы, на которых смотрели как на некий курьез, возможно, были лучше многих знакомы с тем, что происходило в пространственном измерении гуманитарных акций. Если принять во внимание их происхождение, можно с уверенностью утверждать, что де-факто они являлись лицами без гражданства и не имели необходимых проездных документов. Тем не менее их без труда пустили в американское национальное пространство, хотя их родители остались в Пакистане. «Служебное здание» фонда «Девро» на самом деле представляло собой заброшенный дом, который был специально отремонтирован перед их приездом и лицензирован Департаментом здравоохранения Техаса в качестве