Шрифт:
Закладка:
Эти мысли едва не заставили меня поверить, что мы можем вернуться в наши земли, к женам и детям. Но время обратило их в прах.
Песнопения Старшего Апостола смолкли. И стук капель затих. По пещере пронесся порыв ледяного воздуха, а кровавый туман сгустился и покраснел.
А потом раздался крик.
– Что случилось? – спросил я.
Я пробился вперед, растолкав гулямов, и догнал шаха Кярса – они вместе со Старшим Апостолом округлившимися от ужаса глазами смотрели сквозь тонкую полоску тумана на стену.
В стене отпечаталось лицо человека. Глаза двигались, явно наблюдая за нами. Рот растягивала страдальческая улыбка. И чем дольше я смотрел, тем отчетливее узнавал его. Лицо было прорисовано в мельчайших подробностях, как живое.
Мое сердце утонуло в горе и ужасе.
– Доран? – произнес я.
– Отец, – отозвался каменный человек голосом моего сына.
Я подступил ближе, и черты лица сына стали отчетливее.
– Не подходи, император Базиль! – выкрикнул Абу.
Я не слушал. Я шагнул к сыну. Его тело было заключено в каменной стене. Лишь лицо, колени и локти выступали наружу, хотя они тоже были из серой гладкой глины.
– Доран, мы должны тебя вытащить.
– Нет, отец. Бегите отсюда. Здесь ангелы, совсем близко. Голодные ангелы.
– О чем ты, Доран? Что с тобой случилось?
Я тронул его каменную щеку.
– Не касайся меня!
Я отдернул руку. Из его глаз потекли слезы, похожие на загустевшую краску.
– Прислушайся к моему предупреждению, – сказал он. – Падшие ангелы могут читать твою душу. Они не позволят тебе покинуть мир ангелов, если ты не намерен вернуться. Понимаешь? Если ты несешь в сердце намерение покинуть Зелтурию, они не просто убьют тебя. Они тебя поглотят, и ты присоединишься к сонму душ, которые их питают. А теперь возвращайся назад! Возвращайся!
Почему он пытается убедить меня остаться в этом прóклятом городе? Как мог Доран так поступить со своим отцом?
– Если это на самом деле ты, Доран, то ответь, что я сказал в твой четырнадцатый день рождения.
– Ты сказал, что моя настоящая мать работает на кухне. – Из его рта выпал камень. – Что мой настоящий отец изнасиловал ее и сбежал. А твой сын умер при рождении, и, поскольку я родился в тот же день, вы с матушкой взяли меня к себе.
Я обманывал весь Крестес, утверждая, что он мой сын. И хотя Доран был не моей крови, я любил его больше всех своих настоящих детей.
– Я так тебя не оставлю, дорогой сынок.
– Я уже мертв, отец. И мне суждено умирать еще тысячей смертей, каждая страшнее этой. Меня не спасти. Но тебя еще можно. Так не делай бессмысленными мои бесконечные страдания. Поверни назад и спаси себя!
Как такое возможно? Почему Падшие ангелы терзают его? Чем он это заслужил? Или, как сказала Саурва, он наказан за грехи своего отца?
Като выступил вперед, посмотрел на моего сына, заключенного в каменной стене, и выкрикнул, очевидно, проклятие.
Он что-то сказал Старшему Апостолу, и тот ответил ему. Абу так был заворожен видом каменного человека, что забыл перевести.
Я подтолкнул его.
– Что он сказал, Абу?
– Старший Апостол сказал, что твой сын… закрывает путь. Этой каменной стены здесь быть не должно. Като хочет взорвать ее бомбой.
Я схватил Като за наплечник.
– Ты не тронешь его!
– Он стоит на пути! – прорычал Като.
– Он пытается нам помочь, – сказал я. – Говорит, что там Падшие ангелы. Если мы пройдем дальше, они нападут. И судьба наша будет хуже смерти.
Кярс встал между нами.
– Прекрати, Като. Если мы используем бомбу, вся пещера может рухнуть нам на голову. Придется повернуть назад.
– Отец… – хриплым каменным голосом заговорил Доран.
– Да, сынок? – Я не сдерживал слез. – Как я могу дать тебе покой?
– Мне не будет покоя. А теперь уходи.
Сверху зазвучал пронзительный гимн, и я поднял голову. Надо мной, глубоко в тумане, звездами горели двенадцать огней. А вокруг этой дюжины звезд вилась буря змееподобных конечностей.
– Бегите! – крикнул Доран. – Уходите, пока он не пришел!
Щупальце выбросилось вперед и ударило в нагрудную пластину Эвандера. Он превратился в камень, на лице застыло страдание. А потом камень треснул, и из дыры хлынула кровь.
Мои уши заполнило нестройное пение. Туман, разгоняемый щупальцами, истончился. Покрытое цветами щупальце ударило в доспех на ноге гуляма, и тот обратился в массу извивающихся кровоточащих цветов, а из бутонов поползли черви.
– Бежим! – прокричал Абу.
Кярс отдал приказ развернуться, и Старший Апостол бегом повел нас назад тем же путем, которым мы и пришли. Мирон отчаянно повлек меня прочь от бушующего Падшего ангела, и я бросил на Дорана полный сожаления взгляд. Все, что я мог для него сделать, – только молиться с той малой верой, что еще осталась в моем сердце.
23
Кева
Бездымное пламя полыхающего кустарника целовало мою кожу так жарко, что я вспотел.
– Готово, – сказала Забан из племени ифритов, ее голос был похож на древний удушающий дым.
– Пашанг и мать?
– Только мать.
– А что с Пашангом?
В пылающем кусте появилось лицо Забан. Я разглядел только щелочки глаз и крючковатый нос.
– С ним была абядийская рабыня. И не одна. Ты приказал не причинять никому из них вреда. – Огонь затрещал, и силуэт Забан замерцал и завихрился оранжевым и красным.
Мне отчаянно хотелось сжечь всех силгизов и йотридов, очистить землю от их скверны.
– Вернись и сожги его. Если даже пара абядиек погибнет, оно того стоит.
– Придется подождать до завтра. Мои возможности влиять на этот мир ограничены.
– Ограничены? – Я раздраженно хмыкнул. – Чем же?
– Тебе не понять. Огню нужно топливо, и поскольку наш огонь бездымный, его топливо не из этого мира.
Ну почему сила всегда дается на определенных условиях? Почему нельзя просто делать то, что я хочу?
С залитого лунным светом неба спустился Кинн.
– Погоди!
– Что такое, Кинн?
Птах порхал у меня над головой, роняя разноцветные перья.
– Я нашел Сади.
Почему тогда он такой грустный?
– И?
– Она у Сиры.
У меня вдруг пересохли глаза, а сердце ухнуло в яму с шипами. Меня охватил ужас. Сира будет мстить. Она станет мучить Сади или вообще убьет.
Или
