– Узнаёшь этого человека?

– Это Хаплиди, – сказала Тинна. Она понимала, что отрицать бесполезно. Понимала она, и что любые слова этой женщины из полиции не имеют значения, – ничего ей сделать она всё равно не сможет.

– Он подарил цепочку тебе?

Тинна кивнула. Да, так это и могло бы быть. Хаплиди подарил ей цепочку на прощание в тот день, когда с ним произошёл несчастный случай.

– Ты помнишь его сына Стефана?

– Да. – Тинна его прекрасно помнила. Она терпеть не могла этого хвастливого тупицу, который хотел, чтобы папа уделял внимание только ему. Если бы её мама и Хаплиди не расстались, Тинна нашла бы способ, чтобы избавиться от Стефана. Она улыбнулась, вспомнив себя, десятилетнюю, размышляющую о том, как бы убрать с дороги этого выскочку.

– Стефан утверждает, что в то утро цепочка была на шее у отца.

– Он подарил мне её днём. Когда я вернулась домой.

– Значит, когда произошёл несчастный случай, ты находилась дома?

– Да, я находилась дома.

– Ты видела, как всё случилось?

– Нет.

Некоторое время женщина из полиции пристально смотрела на Тинну, а та не отводила взгляда. Она заметила, что у женщины красивые глаза: серо-каре-зелёные. Тинна подумала, не сказать ли ей об этом вслух, но решила, что лучше промолчать. Мама научила её не доверять людям. Она говорила, что в основном те, кто ведут себя дружелюбно, лишь притворяются, потому что хотят что-то от тебя получить. Люди всегда стараются обвести тебя вокруг пальца. Как это сделал Хаплиди.

– Я говорила с матерью Хаплиди, – продолжила женщина из полиции. – Ты, вероятно, об этом не помнишь, но один раз она с тобой встречалась.

Тинна отлично помнила эту старушенцию, которая смерила маму и её саму презрительным взглядом.

Женщина из полиции говорила дальше:

– Она мне позвонила и рассказала об этой цепочке. Как они её повсюду искали. Думаю, ей было бы приятно получить её назад.

Тинна посильнее вцепилась в подвеску и медленно покачала головой:

– Хаплиди подарил её мне. Теперь она моя.

Она смотрела, как женщина из полиции отъезжает от их дома, и теребила пальцами подвеску с буквой Х. Если б только Хаплиди не изменил маме! Этим поступком он разрушил все её планы – всё то будущее, которое она себе воображала, все её мечты о том, как они будут счастливо жить втроём. Она так радовалась тому, что наконец-то обрела настоящую семью, своего собственного папу. Он был такой добрый и весёлый – не то что Лейвюр, который работал сутки напролёт и краснел, как свёкла, всякий раз, когда заговаривал с ней. Если бы Хаплиди не бросил её и маму, всё было бы гораздо лучше. Ну и пускай. Теперь у неё по крайней мере была Хекла. А скоро и мама вернётся. И тогда всё наладится.

Эпилог

I

Такое чувство, что я перенеслась на пятнадцать лет назад. Я лежу на кровати, и белые простыни, шурша, как бумага, липнут к моей коже. За дверью те, кто присматривает за мной. Разница в том, что никто не кладёт мне на грудь ребёнка, а по ночам меня не будит ничей плач. Я совершенно одна.

Интересно, что обо мне сейчас говорят? Что пишет пресса и о чём судачат люди на улице? Почему-то мне кажется, что на этот раз они на моей стороне. Это ощущение возникает у меня, и когда я вижу глаза тюремных надзирателей: в них нет и намёка на осуждение, а только жалость и сочувствие. Надо признать, что я довольно убедительна в роли жертвы. Я умею казаться слабой и уязвимой. Я знаю, как опускать глаза, будто мне стыдно, и как выглядеть заботливой мамочкой. Всё-таки у меня многолетний опыт в этом амплуа.

Я закрываю глаза и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда я жила в Сандгерди. Та жизнь была беззаботной, бездетной и свободной от обязанностей, которые налагают дети.

Когда мне было чуть за двадцать, я развлекалась на вечеринках каждые выходные. Часто и в пятницу, и в субботу, а иногда и посреди недели. Однако так весело проводила время не только я, но и большинство моих ровесников, и многие люди постарше, которые пока не нашли своего места в жизни, – те, что не обзавелись семьёй и работали там же, где и когда им было восемнадцать. Люди, на десятилетия застрявшие в рутине. Это черта маленьких городков, в которых никаких других занятий в общем-то и нет.

У нас был один бар. По выходным он пользовался популярностью, и для нас стало чем-то вроде традиции там встречаться. Большей частью вечерá в том баре походили один на другой, поэтому в моей памяти они слились в одну большую гулянку: одни и те же люди, уик-энд за уик-эндом. Коктейли, танцы, пьяная болтовня и поцелуи украдкой. Иногда, когда родители отсутствовали, мы встречались в гостях друг у друга, а иногда и в домах у людей постарше.

Как-то вечером, в конце августа, когда родители моей подруги были за границей, мы пригласили компанию к ней домой. Стояло лето, и погода выдалась на удивление тёплая. Все двери были нараспашку, и люди тусовались и в доме, и в саду, а кто-то расслаблялся в джакузи. В ту ночь темнота никак не наступала. Солнце лишь на короткое мгновение опустилось за горизонт, но продолжало освещать небо, и казалось, что вечеринка никогда не подойдёт к концу. Кто-то угостил нас таблетками, и мы их проглотили, не задавая вопросов. Люди всё прибывали, и в конце концов в доме было яблоку негде упасть. Среди гостей были и такие, которых мы едва знали и которые были гораздо старше нас. Однако, когда подействовали таблетки, на это уже никто не обращал внимания.

Я точно не помню, как всё произошло и как мы оказались вместе. Помню только, что в комнате нас было несколько человек. Мы трогали друг друга, болтали и курили. Рассказывали то, в чём иначе никогда бы не признались. Внезапно там появился и он – тот парень. Он был на несколько лет старше нас и в наш круг общения не входил – как раз наоборот. Он был тучным, с усеянным прыщами лицом и блестевшими от жира волосами. Он постоянно ходил в тонких футболках из хлопка, которые липли к его потной спине. Как его зовут, я не помнила, но помнила то, как от него воняло в школе, – пóтом и немытыми волосами. Обычно мы