А вот её комната не совсем такая, как у остальных подростков. От других мам я часто слышу жалобы на то, какой свинарник устраивают их дочери у себя в комнате, что они постоянно висят на телефоне и отказываются делать уроки. У моей дочери комната всегда в безупречном порядке: всё лежит на своём месте, одежда аккуратно сложена и убрана в шкаф, а обувь ровно расставлена на специальной полке у кровати.

Я задерживаю взгляд на фотографии на её столе: Тинне шесть лет, и это её первый день в школе. Да, хоть тут я поступила правильно: я сделала этот традиционный снимок, который следует делать любому родителю. Возле фото – доставшийся мне от бабушки чёрный камень. Вороний кремень.

Я выдвигаю ящик её стола: в нём полно всяких бумажек и книг. Фломастеры всех цветов радуги и ластики в форме разных вкусностей: гамбургер, ананас, курица-гриль. Раньше она раскладывала их на полке, но теперь они нашли новое пристанище. Без всякой задней мысли я поправляю стопку бумажных листов и сдвигаю ластики в сторону.

И вот тогда я замечаю цепочку. Она лежит в глубине ящика. Достав её оттуда, я поднимаю её к глазам: на цепочке раскачивается подвеска с буквой Х. Внезапно у меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь на стул. Я роняю цепочку обратно в ящик и отупело на неё смотрю. Я опускаю веки, и передо мной появляется Хаплиди вечером накануне происшествия. Он стоит у меня на пороге, извиняется, а на шее у него эта самая цепочка. А потом перед моим внутренним взором возникает Храбнтинна в тот день, когда они познакомились. Она показывает пальцем на цепочку Хаплиди и говорит: А это моя буква. Я вспоминаю, как они дотрагиваются до своих подвесок с буквой Х, будто те являются залогом уз, что их связывают. Ты ненавидишь Хаплиди, мама? – так она меня спросила. Чёрно-белый мир. Либо добро, либо зло.

Дрожащими руками я осторожно задвигаю ящик и поднимаюсь. Пока я продолжаю уборку в доме, меня не оставляет вопрос: кто она на самом деле? Кто эта девочка, которую я произвела на свет?

Вторник

Тинна смотрела, как блендер измельчает замороженные ягоды, превращая их в розовое пюре. В доме остались только она, Лейвюр и её сводный брат-слюнтяй. Она вернулась накануне, проведя несколько дней с докторами, которые пытались анализировать её душевное состояние. Без мамы ей стало здесь совсем одиноко. Тинна предпочла бы, чтобы маме не нужно было никуда уезжать, но знала, что выбора у неё не было. Хоть бы она поскорее вернулась. Тинна и думать не могла о том, чтобы надолго оставаться в этом доме без мамы. Больше всего ей хотелось поехать вместе с ней: они с мамой всегда были вдвоём, вместе, и Тинна с трудом представляла себе какую-то иную жизнь.

За все эти годы Тинна лишь однажды спросила маму о своём отце, и её реакция была такой, что больше она ей вопросов на эту тему не задавала. Но потом Тинна узнала. С тех пор, как Марианна заявилась к ним в дом в тот майский день, она знала, что зовут его Антон и что в живых его уже нет. Он умер до рождения Тинны. Она поискала информацию о нём в сети и наткнулась на статью, в которой говорилось, что подростком он представлял Исландию в математической олимпиаде. Значит, она унаследовала способности к математике от него, так же как тёмные волосы и крупное сложение. Тинне хотелось больше походить на мать: быть миниатюрнее и иметь более тонкие черты лица, не такой большой нос и не такие тёмные волосы. Она старалась как могла подражать матери: обесцвечивала волосы, носила одежду, которую та покупала себе, имитировала её жесты и манеры. Тинна наблюдала за выражением лица матери и за её улыбкой, а потом репетировала их перед зеркалом, пока у неё не начинали болеть щёки. Матери было это приятно, и Тинна старалась как могла, чтобы доставить ей удовольствие. Всё становилось гораздо проще, когда мать пребывала в приподнятом настроении.

Выглянув в окно кухни, Тинна увидела, как перед домом останавливается машина и из неё выходит женщина. Она её узнала. Это была та женщина из полиции, что заезжала за ними в летний дом. Нанеся на губы блеск с ароматом клубники, Тинна вставила соломинку в розовый смузи и направилась к двери.

Тинна видела, что женщина из полиции, которая села напротив неё в кухне, нервничает, несмотря на улыбку. Её выдавали красноватые пятна на шее.

– Я хотела переговорить с тобой, – сказала она. – Ничего серьёзного – обещаю.

Тинна не улыбнулась ей в ответ. Поскольку мамы рядом не было, не было и нужды ломать комедию. Она так устала от необходимости каждый день притворяться. Ужасно устала. Тинна с удовольствием попросила бы эту женщину уйти, но понимала, что это не совсем разумно, и сдержалась. Со временем она научилась контролировать свою порывистость, из-за которой раньше совершала бездумные поступки.

– Красивая у тебя цепочка, – сказала женщина.

Тинна машинально подняла руку и дотронулась до подвески с буквой Х, как и каждый раз, когда чувствовала свою незащищённость.

– Откуда она у тебя? – продолжила женщина.

– Это подарок, – сказала Тинна, что было почти правдой. По крайней мере, он не противился, когда она снимала цепочку с его шеи. Поначалу она прятала её у себя в столе – только иногда доставала и рассматривала. На её собственной цепочке – правда, серебряной – тоже была подвеска с буквой Х. Цепочка Хаплиди была золотая. Потом, примерно год назад, она стала носить её вместо своей. Ту цепочку ей подарили бабушка с дедушкой, когда она была ребёнком. А зачем ей, собственно, было носить подарок от людей, которым было плевать и на неё саму, и на маму? Как-то вечером, когда они ужинали втроём с Лейвюром, мама заметила цепочку. Она посмотрела на Тинну каким-то странным взглядом, но промолчала. С тех пор Тинна цепочку не снимала.

– Подарок от кого?

– От друга. – Хаплиди и был её другом. Так она, по крайней мере, думала. Когда он обманул маму, он заодно обманул и Тинну, не сдержав своих обещаний.

Внезапно женщина вытянула руку, в которой держала телефон, и глаза Тинны встретились с улыбающимся лицом Хаплиди. Всегда всем довольный, он был готов играть с ней часами и смотреть вместе с ней документальные фильмы о животных или передачи о космосе. Он был готов объяснять ей, как работают