Шрифт:
Закладка:
– Простите, я не совсем понимаю…
– Ну, естественно, – сказала женщина на другом конце провода. – Мы с сыном были очень близки. И я говорю «были», потому что хотя он жив, он уже не тот человек. От прежнего Хаплиди в нём ничего не осталось. Дело в том, что сын позвонил мне за день до происшествия и рассказал, что разрушил свои отношения с Маргрьет, – он ей… изменил.
– Понимаю, – сказала Эльма. Она вспомнила, что кто-то из соседей слышал, как Хаплиди и Маргрьет ссорились за несколько дней до несчастного случая. – Видимо, измена и стала причиной ссоры.
– Я знаю, что она сыграла в трагедии с Хаплиди какую-то роль. Я в этом ни секунды не сомневаюсь.
– Почему вы так уверены?
– Ну это же очевидно, разве нет? Не сам же по себе горшок упал с восьмого этажа прямо ему на голову. Таких совпадений не бывает. Горшок на него сбросили.
Эльма посмотрела на часы. Разумеется, она сочувствовала женщине – с её сыном случилась страшная беда. Но ещё больше Эльма жалела её потому, что Гвюдрун не смогла принять реальность и продолжать жить, а вместо этого стремилась найти виноватого – жертвенного агнца.
– А ещё цепочка, – добавила женщина.
– Цепочка?
– На тридцатилетие я подарила Хаплиди цепочку, с которой он никогда не расставался. На цепочке была подвеска с буквой Х. Когда его обнаружили, цепочки нигде не оказалось. Мы искали её по всей квартире, но безуспешно.
– Возможно, он её просто потерял?
– Нет, – возразила Гвюдрун. – Кто-то снял её у него с шеи. Тот же, кто и сбросил горшок.
Эльме эта теория показалась надуманной.
– Понимаю, – только и сказала она.
Сайвар снова заглянул в кабинет и постучал пальцем по часам у себя на запястье. Эльма жестами дала ему знать, что вот-вот освободится.
– Могу я прислать вам фото?
– Какое? – Эльма уже поднялась и брала со спинки стула куртку.
– Фото цепочки.
– Полагаете, оно сможет нам как-то помочь?
– Прошу вас, – сказала Гвюдрун. – Вдруг вы её где-то случайно найдёте в ходе вашего…
– Хорошо, присылайте фото, – поспешно прервала её Эльма. Она умирала от голода, а тут ещё в кабинет заглянула Бегга, на лице которой было написано нетерпение. Эльма продиктовала Гвюдрун свой имэйл и пулей вылетела из кабинета.
После обеда Эльма снова уселась за свой рабочий стол. Некоторое время она невидящим взглядом смотрела в стену, чувствуя себя на удивление опустошённой. Обед проходил прекрасно до того момента, когда Сайвар ошарашил их с Беггой новостью, от которой у Эльмы пропало всякое желание доедать свой сэндвич. Рак Гийи дал метастазы в кости, в связи с чем Хёрдюр решил выйти в бессрочный отпуск. Эльма мало что знала о раке, за что благодарила небеса, но ей было известно, что, когда метастазы идут в кости, исход предсказуемо печален.
Гийя и Хёрдюр познакомились совсем юными. У них появились дети и внуки, и всё то, что хотела бы когда-нибудь получить от жизни и Эльма. Несмотря на различия, их взаимная любовь была всем очевидна, как было очевидно и то, что болезнь Гийи явилась тяжёлым ударом для Хёрдюра. В последние недели и месяцы он жил под гнётом этих печальных обстоятельств и словно отрешился от повседневности. Если бы только Эльма могла ему хоть как-то помочь…
Она подумала о своих родителях. Надо признать, что были в их жизни трудные дни, когда Эльма и Дагни ещё не повзрослели, однако их отношения прошли испытание временем и стали только крепче. Вероятно, их сплотили совместные поездки за границу и увлечения, которые они теперь разделяли. В прошлом году на Рождество отец подарил Адальхейдюр бродни, и летом они вместе ездили на рыбалку. Теперь же мать намеревалась преподнести ему ответный подарок и пригласить его с собой на матч «Ливерпуля».
Вздохнув, Эльма взяла телефон и набрала номер Якоба. Пришла пора сказать ему правду. Закончив разговор, она почувствовала, будто с её плеч свалилась тяжёлая ноша.
Потом Эльма обнаружила у себя в электронной почте сообщение от матери Хаплиди. Она открыла его, и на экране пиксель за пикселем начала загружаться картинка.
Изображённый на ней мужчина был очень привлекателен: у него были тёмные, слегка вьющиеся волосы и тёплый взгляд, а широкая улыбка обнажала белоснежные ровные зубы. В последнюю очередь на экране возникла его шея, на которой висела цепочка с подвеской, и Эльма вспомнила, где она видела точно такую же цепочку.
Тринадцать лет
Моя дочка превратилась в подростка. В тринадцатилетнюю девицу, которая фанатеет от рэперов, чьи имена мне не известны, целый час принимает душ, а потом ещё час одевается. Я разрешила ей краситься в блондинку – ей этот цвет идёт и подчёркивает её выразительные серые глаза. От прежнего испуганного зверька мало что осталось. Ничто не намекает на то, что в первые десять лет жизни у неё не было друзей, а до трёх лет она практически не говорила. Кто бы ни посмотрел на неё теперь, вряд ли разглядит девочку, которая, вечно опустив глаза в пол, только и знала, что играть со своими зелёными солдатиками. Солдатиков больше нет. Мы сложили их в пакет для мусора и выбросили в тот день, когда переезжали в Акранес. Только я время от времени улавливаю в ней черты ребёнка, который робел всякий раз, когда не знал, как себя вести в той или иной ситуации. Для окружающих она всего лишь девушка, которая взвешивает слова, прежде чем произнести их вслух. Окружающие не догадываются, что она скорее не взвешивает, а выбирает те слова, которые от неё хотят услышать. Они не подозревают, что естественное человеческое общение для неё не так-то и естественно.
После того как я начала работать телеведущей, многое изменилось. В первую очередь изменилась я. Сбросила лишние килограммы и стала похожей на прежнюю себя. Мне стало плевать, узнает меня кто-то или нет, потому что стыдиться мне было нечего. С Лейвюром я познакомилась на работе. Он был руководителем финансового отдела телекомпании. Мы с Храбнтинной переехали в Акранес, поскольку Лейвюр жил там, но каждый день ездил на работу в Рейкьявик. Мне было приятно снова оказаться в небольшом городке, да и дочери моей было полезно сменить обстановку. В новой школе у неё появился шанс преобразить себя, и её преображение превзошло мои
