– Много сравнений, а сравнениями его не остановишь, – пробормотал Цицерон. – Однажды наши мнения совпадут, и ты поймешь, что его следует остановить иначе. Он племянник Мария, и у меня не выходят из головы слова Суллы. Но не стану тебя торопить. Я привык к тому, что предвижу далекое будущее, а другие лишь со временем понимают очевидные для меня вещи.

Помпей опешил. Уж не назвал ли Цицерон его дураком? Не прямо, но полунамеком, вроде тех, что так ловко использовал Цезарь. Но в тот день Помпей устал от слов. А в памяти остался образ девочки, царапающей себе лицо до крови.

Костер пылал, пламя поднималось к свинцовому небу, а может быть, прямо к богам.

Цезарь, стоявший в ста с лишним шагах от Помпея и Цицерона, отошел от погребального костра.

Жар был невыносимым.

Он увидел кровь на щеках матери, ту самую кровь, которая связывала их с народом.

– Кровь и власть, матушка, – сказал Цезарь, пристально глядя на нее.

– Кровь и власть, – решительно отозвалась она.

Цезарь кивнул и в сопровождении Лабиена отошел еще дальше: пламя обжигало все сильнее. Аврелия, ее дочери и внучка Юлия тоже попятились, их примеру последовали остальные родственники и друзья семьи. На Форуме образовался широкий круг, и в центре его пылал огромный костер, на котором сгорало тело Корнелии.

– Я должен преуспеть в Сенате, – сказал Цезарь, затем поднял глаза и уставился на пламя, пожиравшее тело жены. – Она всегда поддерживала меня. Я должен преуспеть в Сенате хотя бы для того, чтобы почтить ее память и веру в меня, как говорила моя мать.

Лабиен кивнул и после паузы добавил:

– Твои слова о Корнелии звучали потрясающе.

– Нет на свете женщины, которую я мог бы любить так, как любил Корнелию, друг мой. Такая женщина еще не родилась.

LV

На берегах Нила

Царский дворец в Александрии, берег Нила, Египет

69 г. до н. э., одиннадцатый год правления фараона Птолемея Двенадцатого, царя Верхнего и Нижнего Египта

Солнце садилось за Нил. Догорал закат, роняя последние лучи Ра на великую реку, безмятежно несшую свои воды к морю.

Красавица Нефертари неспешно прогуливалась по царскому дворцу, созерцая город, раскинувшийся у ее ног, как вдруг почувствовала сильные схватки и поняла, что время пришло.

«Нефертари» было не именем, а ласковым прозвищем, которым ее наградил всемогущий фараон Птолемей Двенадцатый. Он увидел ее, осматривая рабынь, привезенных с юга страны, и пожелал немедленно ею обладать. Девушка проявляла столько покорности и с такой готовностью удовлетворяла все капризы царя Египта, что пробудила в нем нечто большее, чем плотскую страсть. Фараон был очарован кротостью и красотой новой рабыни и, решив, что она навсегда останется рядом с ним, назвал ее Нефертари, «милой спутницей», – так звали жену легендарного Рамсеса Второго. Ее подлинное имя было забыто, как и происхождение; ни того ни другого в анналы истории не занесли. Столетия спустя многие тщетно пытались выяснить, кем была эта юная женщина, которая в эту минуту чувствовала первые схватки – предвестие скорых родов.

Нефертари сделала знак женщинам – некогда ее товаркам, а теперь служанкам, – и те, мигом сообразив, что происходит, повели ее, бережно поддерживая, в комнату, подготовленную для родов. Все они остались с хозяйкой, кроме одной, отправившейся сообщить великому фараону, что его любимица вот-вот родит.

Комната была заполнена амулетами, изображавшими богов, что помогают во время родов. Бог Бес, защитник детей, смешной, нелепый, шут для прочих богов, но считавшийся весьма могущественным, ибо смех, вызываемый его наружностью, отгонял зло; Таурт, богиня с телом бегемота, руками и ногами льва, хвостом крокодила и пышной женской грудью, которая защищала женщин, и в частности рожениц; Хекат, богиня в облике лягушки, которая руководила родами; и наконец – несмотря на ожесточенные споры жрецов о том, чьи роды ожидаются во дворце, царицы или наложницы, – великие Исида и Нефтида, богини-сестры, призванные защитить новорожденного, который был ни много ни мало потомком царя, фараона Птолемея Двенадцатого.

По обычаю рабыни поставили хозяйку на два кирпича – опираясь на них, тужиться было удобнее, чем лежа. Только мужчине могла прийти в голову нелепая мысль уложить роженицу в постель. Женщины понимали в этом куда больше. Была среди рабынь и опытная повивальная бабка, которой фараон отдал приказ присматривать за Нефертари в последние несколько недель и не отходить от нее, когда начнутся роды.

Нефертари нещадно потела. Это было у нее в первый раз.

– Выпей, моя госпожа, – сказала матрона и протянула ей чашу с шемшеметом, чтобы отвар расслабил разум и тело госпожи.

Нефертари послушно пила настой, пока не почувствовала, как он действует: тело и в самом деле расслабилось. Она молилась Бесу, Хекат, Таурт, Исиде, всем египетским богам, чтобы они ей помогли, прежде всего – чтобы ребенок родился здоровым. Несколько месяцев назад, когда она заподозрила, что ждет ребенка, ее подвергли испытанию, чтобы подтвердить беременность и установить пол младенца: она помочилась в мешочки с песком, где посеяли ячмень и пшеницу, и семена проросли, указывая на то, что она действительно непраздна. Семена пшеницы росли гораздо лучше, а значит, она носила во чреве девочку. Но, несмотря на предзнаменования, Нефертари была уверена, что произошла ошибка и родится мальчик. Она была не женой Птолемея Двенадцатого, но всего лишь наложницей, красивой рабыней, которая, полюбив фараона, наслаждалась прелестями роскошной жизни в александрийском дворце, одновременно став предметом пристального внимания большинства жрецов и царских советников, породив разнообразные происки и вызвав много недовольства: сановникам не нравилось, что женщина низкого происхождения смешивает свою кровь с кровью фараона, царя и бога, дарующего здоровье, жизнь и процветание, которые с незапамятных времен обеспечивал титул египетского монарха. Вот почему она мечтала о ребенке мужского пола: только мальчик мог выжить среди козней, неприязненных взглядов и опасных заклятий, готовых обрушиться на дитя, которому предстояло родиться в этот поздний вечер.

Рабыни зажгли факелы.

Повитуха не отходила от роженицы.

– Тужься, моя госпожа, юная красавица, спутница нашего фараона, владыки Нила, подателя здоровья, жизни и процветания.

Нефертари тужилась и кричала.

– Кричи, моя госпожа, кричи, сколько твоей душе угодно, главное – тужься. Тужься!

И Нефертари тужилась и кричала, снова и снова, снова и снова…

Главный двор царского дворца в Александрии

Птолемей Двенадцатый не слышал криков своей любимицы. Он занимался важным делом: наигрывал мелодии на драгоценной золотой флейте. Монарх так ею увлекся, что получил прозвище Авлет – «флейтист» по-гречески. Птолемей обожал музыкальные упражнения, завел при дворе танцовщиц и, подражая Дионису, с которым любил себя сравнивать, часами играл на