голове корона, ноги босые, а в руке длинный золотой прут. Взмахнул кнутом – кони, как птички, понеслись. Несутся, несутся, и не остановить их никак. Хочет крикнуть Мама – а дух у нее от быстрой езды захватывает. Несутся кони, по дороге давят людей. Льется кровь… Много крови… Треск раздавленных костей… Мама кричит, зовет – никто не слышит. Только когда карета остановилась у красной стены, Мама увидела лицо Папы и спросила: «Что это?» Он сказал: «Кремль». И тут мама увидела, что идут двое – женщина в черной шали, опирается на палку, и мужчина – мужичок с такими странными глазами, в такой же, как Папа, белой рубахе, но опоясанной уже веревкой.

– И только эти двое, – говорит Мама, – подошли ко мне и вынули меня из окровавленной кареты… Но тут – новый ужас: хочу пойти – и не могу; какая-то тяжелая цепь тянет меня к земле. Когда посмотрела – увидела, что на меня надета цепь, как ожерелье, и на ней пять детских головок…

Затем Мама добавляет:

– Когда пришли эти двое – женщина с палкой и мужик со страшными глазами – они сбросили эту странную цепь и повели меня.

И каждый раз, когда Мама вспоминает этот сон, она говорит одно и то же:

– Ты – женщина, которая сняла с меня цепь…

И когда Анастасия мне сказала, что сибирский пророк говорит, как я и он связаны с Мамой, у меня явилась мысль: не он ли тот второй, кого видела во сне Мама рядом со мной.

* * *

Это было так странно. Великая княгиня Анастасия просила меня не запаздывать к вечернему чаю. Сказала – будет старец Григорий.

Когда я приехала в Сергиево[168], то кроме великой княгини и Николая Николаевича за столом были еще Ромочка и князь Побирушка[169]. Последний ко мне этаким петушком подлетел:

– Вот поглядите – это лучший сын народа. Богоизлюбленный сын.

Потом, когда он пришел и стал тихо так гладить мою руку, я почувствовала дрожь – вот когда летом выйдешь из воды и ветерком обдует, то такая дрожь бывает. А старец тихо так гладит мою руку и говорит:

– Ты меня, Аннушка, не чурайся! Вот ведь когда встретились!.. А дороги наши давно сплелись… Вместе, вместе идти будем!

А потом сердито так закричал:

– А будешь слушать брехни, будешь бежать – заплутаешься. Слышь – от меня не уйдешь!

Потом уж я ничего не соображала. Куда ни погляжу – все его глаза вижу.

И тут Анастасия Николаевна говорит:

– Ведь правда – удивительный человек? Как он тебе понравился?

Хотела что-то ответить – и не могу. Расплакалась. Когда уезжала – его не видела. Он куда-то уехал с Николаем Николаевичем.

* * *

Я сказала Маме:

– Он необычайный. Ему все открыто. Он поможет Маленькому. Надо его позвать!

Папа и Мама боялись. А у Маленького шестой день кровь шла[170].

– А что если он поможет?

Он так ослаб, он был в опасности.

– А что если он не поможет? – говорила Мама. – Знаешь ли ты его? Верить ли ему?

И я уж и сама не знаю, как это случилось, но я сказала Маме:

– Он пророк. Ему многое дано от Бога. Он сказал, что он со мной связан одной цепью и эта цепь приковала нас к Маме…

И еще:

– Помнишь сон?

И Мама испуганно сказала:

– Аня, пусть он придет. Это… Да будет воля Божья!

И когда свершилось великое чудо и Маленький был спасен, Мама сказала:

– Аня, это он! Это его я видела во сне! Это он! Когда старец положил свою руку мне на голову и сказал: «Вот, дитя твое спасено!» – я уже знала, что он посланник Бога.

* * *

Опять вспоминаю, как это было.

Машенька[171] пришла ко мне и сказала:

– Чудный, чудный! Боюсь его и без него уже не могу!

И при этом вся бледная, трясется… Глаза большие…

И слезы…

Я не поняла, о ком она. Говорю ей, чтобы рассказала все толком. А главное, чтобы успокоилась. А то вдруг Маленький проснется и спросит ее.

А она вся трясется. Потом и говорит:

– Я о сибирском пророке. Чудный он. Мял меня, тискал, на пол бросил, бил… А я в слезах его руки и ноги целовала… И такая во мне благодать, и такая во мне радость, что скажи он «умри!» – лягу! И нет во мне для него ни в чем отказу. Его последняя раба по гроб жизни!

Я никогда не видала такого благоговения и спросила:

– Что же он повелел тебе делать теперь?

Она ответила с пылом:

– Он сказал: «Пойди ко всем, кого встретишь, всем скажи: «Явился большой пророк, который всему миру несет великую радость… очищение от грехов плоти…» И еще сказал мне: «Запомни, что мои лучшие дары я берегу и понесу в царские покои. Чтобы на себя принять всякое горе, которое может с ними приключиться!..»

После этих слов Машенька, как в бреду, ушла от меня.

* * *

– Когда мне выпал высокий счастливый жребий быть няней Маленького, – рассказывает Маша, – я пошла помолиться, чтоб Господь мне помог честно выполнить это дело. И по дороге мне встретился странник, Васенька Блаженный. Я ему дала пятачок и половину просвиры. Он от пятачка отказался, а просвиру взял. «Иди, – говорит, – девушка, с миром. Господь тебе поможет». А ночью во сне видела, будто во дворце я. Колыбель передо мной золотая, вся в каменьях дорогих. А в колыбели дитя как ангелятко – всё в белом. Не то шелк, не то полотно, как тюль тонкое. И гляжу на дитя – и взять его на руки боюсь: такое оно нежное и хрупкое. Не дай Господи – уроню, думаю. Расказнят меня. Руки так и трясутся. А он, Маленький, проснулся и радостно так лопочет и ручонки тянет. Я к нему. Взяла на руки – он смеется. И мне так светло и радостно! Хочу в глазоньки его посмотреть и вдруг – Мать Пресвятая Богородица! – вижу у него на лобике черный крест, этак между глазами. Испугалась я, думаю, не я ли оцарапала. А сама так и дрожу, и надо мной голос чей-то: «Не бойся, девонька, я из мужиков и ты из мужиков… оба мы царский корень соблюдали!» Поглядела кругом – никого нет. А голос точно в ушах звенит! Уж после – я сразу голос его признала. Он, он самый во сне ко мне приходил!