Французы практиковали у себя то, что они проповедовали русским. Назначение Жозефа Жоффра начальником Генерального штаба в июле 1911 года, в разгар Агадирского кризиса, вручило французскую стратегию в руки человека, приверженного теории «наступательной школы». Французское стратегическое планирование привыкло рассматривать перспективу конфронтации с Германией как программу оборонительных действий: планы кампаний XV (1903 г.) и XVI (1909 г.) предусматривали оборонительное развертывание на первом этапе, с последующим решительным контрударом, когда намерения противника станут окончательно ясны, скорее, в духе мобилизационного плана Сухомлинова 1910 года. Но Жоффр изменил план кампании XVI, чтобы он позволял нанести наступательный удар через Эльзас по территории Германии, полагая, что «только наступление позволяет сломить волю противника». Он также гораздо более активно работал с союзниками Франции и партнерами по Антанте, чем его предшественники. Жоффр был движущей силой французской стороны на межштабных совещаниях 1911, 1912 и 1913 годов; его отношения с российским коллегой Жилинским имели решающее значение для их успеха. Он вел также интенсивные переговоры с английскими военачальниками, особенно с Генри Вильсоном. Жоффр был первым французским стратегом, включившим Британский экспедиционный корпус в свои планы – его поправки к плану XVI включали подробное описание концентрации британских войск вдоль бельгийской границы[970].

В лице Жоффра Пуанкаре нашел подходящего партнера для реализации своей собственной стратегической концепции. Конечно, между ними были и разногласия. Одним из наиболее показательных был вопрос о нейтралитете Бельгии. Из просочившихся немецких документов и других данных военной разведки можно было предполагать, что в случае войны немцы нападут на Францию через нейтральную Бельгию. 21 февраля 1912 года, когда Пуанкаре, только что назначенный премьер-министром, созвал неофициальную встречу на набережной Орсе, чтобы рассмотреть имеющиеся планы французской обороны, Жоффр выступил за нанесение превентивного удара через территорию Бельгии. Он утверждал, что это единственный способ компенсировать численное превосходство немецких войск по сравнению с французскими. Британцы наверняка поймут необходимость такой меры, а недавние признаки охлаждения в отношениях между Бельгией и Германией предполагали, что, возможно, даже удастся заранее договориться с Бельгией. Но Пуанкаре категорически отказался рассматривать идею Жоффра на том основании, что вторжение в Бельгию может вызвать негативную реакцию британского общественного мнения и лишить Эдварда Грея возможности выполнить свои обещания, данные Парижу. Это была яркая демонстрация превосходства гражданской власти над военной во Французской республике, но также и пример дальновидности Пуанкаре и его умения сочетать в высшей степени наступательно-агрессивное понимание casus foederis на востоке со стратегически-оборонительным подходом на французской границе. Так Париж решил головоломку, с которой столкнулись несколько воюющих сторон в 1914 году, а именно «парадоксальное требование, чтобы оборонительная война начиналась с нападения»[971].

Упрочение взаимных обязательств продолжилось после того, как Пуанкаре стал президентом республики. Назначение Теофиля Делькассе послом в Санкт-Петербург весной 1913 года стало недвусмысленным сигналом об этом. Это было временным назначением – Делькассе с самого начала дал понять, что намерен оставаться в Санкт-Петербурге только до французских выборов 1914 года. Тем не менее выбор этого выдающегося деятеля, долгое время находившегося на посту министра иностранных дел и покинувшего его в разгар первого марокканского кризиса, не оставил сомнений в ориентации французской политики. Делькассе в Санкт-Петербурге и Извольского в Париже – обе стороны альянса имели послов с сильной личной неприязнью к Германии. Делькассе в последние годы стал еще большим германофобом – когда он встречался с Жюлем Камбоном по пути на восток через Берлин, говорили, что он отказался выйти из вагона, чтобы не коснуться немецкой земли подошвой своих ботинок[972]. Новый посол был известен своим опытом в области стратегических железных дорог (будучи министром иностранных дел на рубеже веков, Делькассе призывал российское правительство строить их против Британской империи!)[973]. Неудивительно, что российская пресса приветствовала новость о его назначении, отмечая, что его «боевой темперамент» будет преимуществом для Тройственной Антанты[974]. В рекомендательном письме Пуанкаре царю Николаю II говорилось, что целью нового посла будет «еще большее укрепление уз франко-российского союза», и далее следовало неизбежное напоминание о важности как можно быстрее заняться модернизацией российской стратегической транспортной инфраструктуры до западных границ империи[975]. Игнатьев сообщил, что французское правительство уполномочило Делькассе «предложить любой заем, который может нам понадобиться для этой цели»[976].

Делькассе работал как никогда усердно во время своего краткого (с 23 марта 1913 по 30 января 1914 года) пребывания в России. В самом деле, он был настолько вовлечен в переговоры, что его редко видели в петербургском обществе. На своей первой аудиенции у царя, всего через день после приезда, он подчеркнул важность «завершения строительства сети железных дорог в соответствии с пожеланием начальника штаба» и предпринял необычный шаг, прямо потребовав, чтобы необходимые средства были выделены Коковцовым[977]. За время своего пребывания в Санкт-Петербурге Делькассе почти не встречался ни с кем, кроме Сазонова и Коковцова – даже британский посол с большим трудом смог организовать встречу с ним. «Я руковожу всей российской внешней политикой, – хвастался он своим французским коллегам. – Люди здесь не имеют об этом ни малейшего понятия»[978]. Делькассе курировал переговоры, которые принесли грандиозные плоды в виде нового колоссального французского кредита: 2,5 миллиарда франков в облигациях, которые должны были быть размещены на французском фондовом рынке частными российскими железнодорожными компаниями в течение пяти лет ежегодными траншами в размере по 500 миллионов при условии, что стратегические железные дороги на западном выступе будут модернизироваться согласно планам, составленным на совместных штабных обсуждениях 1913 года[979]. Морис Палеолог, преемник Делькассе в Санкт-Петербурге с января 1914 года, был человеком той же закалки, он намеревался сочетать усиление стратегического союза с более твердым подходом к вопросам внешней политики.

Пуанкаре под давлением

За первые восемнадцать месяцев своего президентства (до того как разразилась война) Пуанкаре существенно укрепил наступательную ориентацию французского военного планирования. Он поддержал кампанию по продвижению Трехлетнего закона, принятого палатой депутатов и сенатом летом 1913 года. Закон увеличил численность постоянной французской армии примерно до 700 000 человек, сократив разрыв с Германией до 50 000 и продемонстрировав русским, что французы серьезно настроены относительно своей роли в совместных усилиях против «главного противника»[980]. Выбирая послушных премьер-министров, взяв под контроль Высший военный совет и максимально эффективно используя свои полномочия в рамках secteur réservé, относящегося к праву президента принимать решения в области внешней и военной политики, Пуанкаре стал одним из самых сильных президентов, которых когда-либо видела Третья республика[981].

У всей этой активности было публичное измерение. Шовинизм правительственной пропаганды с момента образования министерства Пуанкаре–Мильерана–Делькассе был постоянной темой в депешах бельгийского посланника в Париже барона Гийома. Гийома особенно поражала риторическая горячность кампании в поддержку Трехлетнего закона, которая, обеспечив Пуанкаре его избрание на пост президента Республики, теперь продолжалась, «без оглядки на опасности, которые она порождает»[982]. «Именно господа Пуанкаре, Делькассе и Мильеран, – отмечал Гийом в январе 1914 года, – были теми людьми, которые изобрели и проводили националистическую, ура-патриотическую и шовинистическую политику», возрождение которой стало теперь такой заметной чертой общественной жизни во Франции. Он видел в этом «величайшую опасность для мира в современной Европе»[983]. Пуанкаре не просто парижский сановник, написал бельгийский посланник в мае 1914 года, но по-настоящему национальный политик, который очень много работает и с большим умением организует себе базу для поддержки в провинции. Он прекрасный оратор, который объехал Францию вдоль и поперек, выступая с многочисленными речами, и он пользуется успехом в каждом городе, который посетил[984].

Несмотря на эти провинциальные успехи, внутренняя неустойчивость французской политической системы привела к тому, что положение Пуанкаре в Париже оставалось хрупким. Среди прочего, вращающаяся дверь кабинета министров Франции продолжала вращаться, и ручной министр иностранных дел Пуанкаре Шарль Жоннар вылетел со своего поста всего через два месяца после назначения. При его преемнике, апатичном Стефане Пишоне, механизмы, рассмотренные