такой готовности, как полагал Игнатьев, заключалась в уверенности Франции в том, что война на Балканах станет наиболее выгодной отправной точкой для более широкого конфликта, поскольку она заставит Германию сконцентрировать свои военные силы против России, «оставив французов в тылу»[955]. Действительно, сообщения из Парижа в ноябре и декабре 1912 года были настолько восторженными, что сам Сазонов неофициально призывал французов успокоиться[956].

Координатором этой политики был Пуанкаре. Многие министры иностранных дел и многие премьер-министры приходили и уходили, не оказав большого влияния на французскую внешнюю политику. Но Пуанкаре был исключением. Он использовал сочетание премьерского и министерского постов, чтобы нейтрализовать нежелательные влияния в сфере иностранных дел. Он часто и рано являлся в свой офис, что недвусмысленно свидетельствовало о серьезных намерениях в неторопливом в те времена французском министерстве иностранных дел. Он настаивал на чтении досье, оставляя на нем пометки, и на личном вскрытии собственной почты. Ходили слухи, что он иногда сам писал свои депеши. Он был нетерпим по отношению к самомнению послов, которые, как он сварливо заметил в январе 1914 года, имели тенденцию слишком легко принимать точку зрения правительств, при которых они были аккредитованы[957]. Чтобы быть уверенным, что д’Орсе не выйдет из-под контроля, Пуанкаре создал внутренний кабинет доверенных и лояльных советников, как это сделал Делькассе на рубеже веков.

В январе 1913 года Пуанкаре был избран президентом республики, став первым человеком, когда-либо перепрыгнувшим с поста премьер-министра на пост главы государства. Как ни странно, теоретически это подразумевало уменьшение его способности формировать направление внешней политики, поскольку по обычаю и прецедентам, президентская должность, несмотря на свои внушительные привилегии, как правило, не была важным центром власти. Избранный двумя палатами парламента, он должен был действовать как «мальчик, собирающий кегли в боулинг-клубе», собирая упавшие кабинеты, когда парламент выбивал их с дорожки[958]. Но бывший премьер не собирался выпускать бразды правления из своих рук. Еще до своего избрания Пуанкаре ясно дал понять, что он намерен в полной мере использовать конституционные инструменты, которыми было наделено президентство, – его знание и глубокое понимание конституционного права гарантировали, что он будет делать это с определенной храбростью. В 1912 году он даже издал учебник по политологии, в котором утверждал, что полномочия президента – например, право распускать парламент – являются важнейшим стабилизирующим фактором в конституции и что президент должен надлежащим образом играть ведущую роль в международных делах[959].

После избрания на пост президента республики Пуанкаре использовал свое косвенное влияние на выбор кандидатов – чтобы его преемники в министерстве иностранных дел были либо слабыми и неопытными, либо разделяли его стратегическое и дипломатическое видение, либо, что лучше всего, сочетали и то и другое. Ярким примером является Шарль Жоннар, сменивший Пуанкаре и пробывший министром до марта 1913 года – он был бывшим генерал-губернатором Алжира, который почти ничего не знал о внешних сношениях и в то же время зависел от протеже Пуанкаре, Мориса Палеолога, начальника политического отдела. «Я по-прежнему командую Жоннаром, – признался Пуанкаре в своем дневнике 26 января 1913 года. – Я хожу на набережную Орсе каждое утро»[960].

Французское руководство не только расширило сферу действия альянса до готовности прикрыть Россию в случае возможных инцидентов на Балканах, важные изменения также произошли в положениях, связанных с франко-российской военной конвенцией. Французское военное командование было встревожено планом реформ Сухомлинова 1910 года, согласно которому районы сосредоточения российских войск из польского выступа перемещались на сотни миль к востоку, вглубь страны, тем самым увеличивая прогнозируемое время мобилизации перед наступлением на западном направлении и тем нарушая договоренность об одновременных действиях, закрепленную в тексте конвенции[961]. На ежегодных переговорах франко-российского генерального штаба в 1911 году французские делегаты поставили этот вопрос перед своими российскими коллегами. Ответ главы российского штаба Якова Жилинского не внушал особого доверия. Он пообещал, что российские вооруженные силы сделают все возможное, чтобы начать атаку как можно скорее после пятнадцати дней, необходимых для мобилизации. Но он также признал, что согласно плану перевооружения, полное укомплектование армии полевой артиллерией и пулеметами закончится только в 1913 и 1914 годах, соответственно[962].

Вопрос о том, как быстро и сколько сил Россия мобилизует в случае casus foederis и в каком направлении она их развернет, доминировал во франко-российских межштабных дискуссиях летом 1912 и 1913 годов. В июле 1912 года начальник французского генштаба Жозеф Жоффр потребовал, чтобы русские сделали двухпутными все свои железные дороги до границ Восточной Пруссии и Галиции. Некоторые стратегически важные линии должны были быть даже реконструированы до четырех путей, чтобы обеспечить быстрый транзит больших гарнизонов. Еще одним плодом этих усилий стала франко-российская Военно-морская конвенция, заключенная в июле 1912 года, которая предусматривала более тесное сотрудничество и координацию двух флотов. И российский прогноз постепенно улучшался – если в 1912 году Жилинский обещал атаковать Германию на пятнадцатый день силами 800 000 человек, на следующий год он считал, что Россия будет способна, как только все намеченное будет реализовано, сократить этот график еще на два дня[963]. Еще одной проблемой, вызывающей озабоченность, было направление русской мобилизации. Протоколы межштабных переговоров фиксируют неустанные усилия французских штабных офицеров сфокусировать русских на Германии, а не на Австрии, как главном противнике. Поскольку, хотя французы были готовы признать законность балканского casus belli, весь смысл военного альянса (с точки зрения Франции) терялся, если русские направили бы большую часть своей военной мощи против империи Габсбургов и оставили французов на произвол судьбы – самостоятельно отбивать массированную атаку немцев на западе. Когда этот вопрос был поднят в 1912 году, Жилинский возразил, что у России есть и другие угрозы, о которых нужно не забывать – австрийцы тоже модернизировали свои стратегические железные дороги, и не могло быть и речи, учитывая чувствительность происходящего в регионе для национального морального духа, чтобы Россия рискнула поражением на Балканах. Еще одной потенциальной угрозой была Швеция, никуда не делась и Турция. Но Жоффр настаивал на том, что «уничтожение сил Германии» – l’anéantissement des force de l’Allemagne – разом решит все проблемы, стоящие перед альянсом; необходимо было сконцентрироваться на этой цели «любой ценой»[964]. Подготовленная впоследствии Генеральным штабом записка, резюмирующая результаты обсуждений, подтверждала, что «русское командование признает Германию главным противником»[965].

Пуанкаре делал все, что мог, чтобы поторопить усиление российской стороны альянса. Когда, перед отъездом в Санкт-Петербург в августе 1912 года, он спросил Жоффра, какие вопросы ему следует обсудить с хозяевами, начальник французского штаба «говорил о необходимости реконструкции железных дорог и не упоминал ничего другого»[966]. Находясь в российской столице, премьер-министр Франции добросовестно приставал ко всем своим собеседникам с вопросом о железных дорогах: «Сообщаю ему [царю Николаю II] о нашей заинтересованности в улучшениях железнодорожного сообщения, которые требует наш Генеральный штаб»; «Объясняю ему [Сазонову] необходимость прокладки двухколейных и четырехколейных путей», и так далее[967]. Записи Пуанкаре попутно дают представление о борьбе за власть, разворачивающейся внутри российской верхушки между Коковцовым и военным командованием. Российский премьер скептически относился к планам наступательной политики на Балканах и, как финансист, не испытывал энтузиазма по поводу перспективы потратить огромные суммы заемных денег на железные дороги сомнительной коммерческой ценности. Когда он ответил на указания Пуанкаре замечанием, что русские в настоящее время «исследуют» вопрос улучшения западного железнодорожного сообщения, Пуанкаре стал настаивать на том, что «это исследование необходимо завершить очень срочно, потому что вполне вероятно, что именно на границе Германии [с Россией] будет решен исход войны». Нетрудно представить, что Коковцов думал об этой успокаивающей самоуверенности неизбежной войны. Пуанкаре записал только, что его коллега, похоже, «раздражен» тем, что командование российской армии заручилось поддержкой французского правительства, чтобы обеспечить выделение военных ассигнований без необходимости напрямую консультироваться с министром финансов (то есть с самим Коковцовым)[968]. Когда появлялась любая возможность, Пуанкаре помогал усилить давление на русских с целью ускорения