Шрифт:
Закладка:
[Две недели спустя]
— Это ещё что за…? — воскликнула в недоумении Тоска, уставившись на дверь.
По дурацким песнопениям, доносившимся с другой стороны, было понятно, что это комната Алказара. А на двери…
— Что он тут вывесил?
На двери было прибито соломенное пугало в белом сюртуке с протянутой рукой, и табличка на нём гласила: «Чаевые, пожалуйста!»
Тоска сорвала пугало, не постучав, вошла в комнату и тут же накинула на себя заклинание купола непроницаемости, дабы хозяин комнаты не заметил её. Алказар прыгал со шваброй в руках и делал вид, что играет на гитаре, хрипло завывая по-немецки. Он замолчал и, отсчитав такт ритмичным подёргиванием головы, начал петь новую песню. Тоску передёрнуло от ужасного произношения, но она решила пока не раскрывать себя и уселась в кресле.
'Kann man Herzen brechen,
Können Herzen sprechen,
Kann man Herzen quälen,
Kann man Herzen stehlen.
Sie wollen mein Herz am rechten Fleck,
Doch seh ich dann nach unten weg,
Da schlägt es links.
Können Herzen singen,
Kann ein Herz zerspringen,
Können Herzen rein sein,
Kann ein Herz aus Stein sein.
Sie wollen mein Herz am rechten Fleck,
Doch seh ich dann nach unten weg,
Da schlägt es links,
Links zwo drei vier…
Kann man Herzen fragen,
Ein Kind darunter tragen,
Kann man es verschenken,
Mit dem Herzen denken.
Sie wollen mein Herz am rechten Fleck,
Doch seh ich dann nach unten weg,
Da schlägt es in der linken Brust,
Der Neider hat es schlecht gewußt.
Links zwo drei vier…' [1]
Знакомый диалект причинял вампирше боль, но эту боль было приятно ощущать. Она невольно отвечала на вопросы, поднятые в песне: да, под сердцем можно вынашивать дитя; да, сердце можно разбить; да, сердце можно завоевать и терзать; да, сердце может быть из камня, кому как не ей это знать. Когда Алказар допел, она меланхолично захлопала в ладоши, предварительно сняв купол непроницаемости с себя.
— Браво, бис…
Алказар, увидев её, резко отвернулся, выдернул какой-то шнурок из ушей и принялся запихивать в карман. Музыка, которая раньше была приглушённой, стала громче, — возможно, это какая-то техника, наподобие фонографа, или ещё какого-нибудь музыкального аппарата… Книжнице было неизвестно, насколько продвинулся в развитии проклятый мир людей — Земля.
— Э… Тоска, а Вас стучать не учили? — возмутился парень.
— Я стучала, — спокойно солгала вампирша. — Но ты был так увлечён своими гномскими песнопениями, что я решила не мешать. Кстати, твоё произношение ужасно. Тебе очень повезло, что у меня нет с собой каров.
Язык гномов был фактически точной копией немецкого, только с разницей в артиклях и в некоторых аспектах произношения. В принципе, в разных мирах многие языки были похожи, как это ни странно.
— Ну, я… в таверне просто подслушал, мне понравилась песня.
Великолепная ложь, но сейчас Тоска не хотела ловить его на вранье. Она и так знала, кто он и откуда.
— Хорошо. Вопрос первый: что это такое? — вампирша указала на пугало.
— А! Дык это моё противоеврейское пугало, — ответил Алказар в таком тоне, будто объясняет ей элементарные вещи.
— Кто такие евреи? — пришлось спросить ей ради приличия.
— Так жадных людей моя мама называла.
Молодец, перевёл стрелки, и не подкопаешься. Книжницу этот ответ устраивал.
— Вопрос номер два, — напомнил Алказар.
— Его нет, был только первый. Завтра ты отправишься со мной по важному поручению Тамики. В курс дела введу завтра, по пути. Сегодня эфта, и я знаю, что у вас будет пьяная вакханалия по поводу дня рождения Джейджерин, но завтра, чтобы с утра был в библиотеке как огурчик. Понял?
— Хорошо, зелёный и в пупырышек, — отшутился Алказар.
Вампирше нравился его незатейливый юмор, зачастую опускавшийся до идиотизма. Она хотела бы улыбнуться, но мраморная маска лица не дрогнула, и наставница просто молча покинула комнату своего ученика.
Он постоянно умудрялся задевать её за живое, за то, чего уже нет. Чувства пытались возродиться в её душе, но они были убиты давно, остались только воспоминания о них.
И сейчас Тоске, несмотря на весь её прагматизм и рассудительность, просто хотелось напиться алкоголя. Ей от этого уже ничего не будет, но само действо принесёт моральное удовлетворение.
* * *Келли не помнила, когда очнулась, её сознание было словно в тумане, а всё произошедшее до этого и вовсе казалось кошмарным сном… Несколько дней она, покачиваясь в темноте фургона среди ноющих и молящихся друзей и знакомых, ехала в неизвестность, а затем на её руках появились тяжёлые кандалы.
И вот теперь она медленно брела куда-то среди таких же скованных в кандалы пленников, под пристальным взором вампиров в чёрных латах. Людей выстроили в шеренгу, и они по очереди подходили к старому вампиру, который вёл какой-то учёт, сидя за массивным столом. Девушка окинула взглядом пленников — здесь были не только те, кого похитили из монастыря. Мужчины, женщины, дети — все обречённо шагали навстречу своей неизвестной, но не предвещавшей ничего хорошего, судьбе.
Когда Келли Хазар подошла к концу шеренги, к ней подошёл старый вампир. Старик долго ощупывал её тело, и девушка вскрикивала и стонала каждый раз, когда он касался холодными и костлявыми пальцами больных мест. Осмотрев её,
