и притом еще так недавно, были наши понятия о живописи XIV века. В. В. Суслов и Л. А. Мацулевич[373] один за другим возвратили всей Волотовской росписи ее истинное значение памятника XIV столетия. Открытие в 1910 году фресок в новгородской церкви Феодора Стратилата дало этому мнению решительную поддержку. В настоящее время нет уже никаких сомнений в том, что вся дошедшая до нас роспись Волотовской церкви была исполнена между 1353 и 1363 годами.

Сохранившаяся почти повсеместно волотовская роспись, к сожалению, сохранилась почти повсеместно плохо. Общее впечатление от нее, конечно, не имеет ничего общего с росписями XVII века, к которому относили ее прежде многие историки. Во всем здесь видны черты XIV века, наблюдаемые в других русских и византийских росписях той эпохи. Описанные Филимоновым фрески Николы на Липне, по-видимому, напоминали выбором тем и общим расположением фрески Волотова. Схема росписи является как бы классической для XIV века – Вседержитель в куполе, в барабане архангелы и пророки, в парусах евангелисты, в конце алтарной апсиды Богоматерь, ниже Евхаристия. На горнем месте помещено столь характерное для византийских и сербских церквей XIV столетия изображение Божественной Литургии. Многочисленные фрески, покрывающие стены храма, представляют сложные композиции, имеющие здесь заметный перевес над отдельными фигурами.

Л. А. Мацулевичем отмечено несколько иконографических особенностей Волотовской росписи, и им же впервые дано правильное истолкование необычной композиции в трех частях, обозначавшейся прежде неопределенным именем «трапезы». Названный автор видит здесь иллюстрацию старинного сказания – «Слово о некоем игумене, его же искуси Христос в образе нищего». Иконографический интерес Волотовской росписи дополняется двумя портретами ктиторов храма – новгородских архиепископов XIV века Моисея и Алексея.

Художественное значение волотовских фресок чрезвычайно велико. Это памятник искусства, достаточно развитого и уверенного в своих средствах, умеющего справляться с такими задачами, как передача характера и движения, умеющего также легко разрешать задачи довольно сложных композиций. Волотовская роспись производит общее впечатление стройности, молодости, изящества. Ей свойственны очень удлиненные пропорции фигур, широкие жесты, летящие одежды. Вся она как-то особенно свободно и смело нарисована. Есть, впрочем, некоторое различие между стилем той фрески, которая может быть отнесена к 1353 году, и стилем остальной росписи, исполненной на десять лет позже. «Божественная Литургия» написана в духе той школы, которая в Мистре была выразительницей консервативных и более графических, чем живописных традиций. Роспись 1363 года изобличает, напротив, широкие живописные тенденции. Л. А. Мацулевич отметил любопытные черты сходства ее с мозаиками Кахрие-Джами. С этими мозаиками Милле связывает живописную или, как он называет ее, «импрессионистическую» школу, работавшую в Метрополии Мистры. Фрески 1363 года в Волотове были, по-видимому, исполнены художниками, следовавшими отчасти тем же живописным или «импрессионистическим» традициям.

Сопоставление волотовской росписи с произведениями византийского XIV века совершенно неизбежно. Различие неведомых нам школ и индивидуальностей разделяет, конечно, Волотово, Лыхны на Кавказе[374], Кахрие-Джами, Мистру и сербские церкви. Но все это только различные проявления одного и того же искусства – византийского Ренессанса эпохи Палеологов. После сказанного выше о приезжих греческих мастерах есть достаточно оснований думать, что волотовская церковь была расписана греками. С другой стороны, нет никакой необходимости на этом настаивать. Так же как и в Сербии XIV века, так же как и в Киевской Руси предшествующего периода, византийское искусство образовало в Новгороде целую, в известной мере самостоятельную, школу. Еще более вероятно, что волотовская церковь могла быть расписана русскими учениками греков. Здесь важно отметить те особенности, которые ввела в византийский стиль XIV столетия русская обстановка. Фрески Волотова значительно проще и беднее, чем фрески Мистры. Новгород упростил и разредил композиции и, как бы следуя инстинкту, выраженному им в архитектуре[375], выбросил многие подробности. Русские фрески оскудели природными наблюдениями по сравнению с византийскими, но они и выиграли нечто в общем впечатлении идеальной легкости. Смягчились типы лиц, и разумная осторожность проявилась в искании характера. Резкие цветные контрасты сменились более скромными и сдержанными отношениями.

Неизвестной остается пока точная дата замечательной росписи на стенах другой новгородской церкви – Феодора Стратилата на Торговой стороне. Церковь эта, как свидетельствует летопись[376] и как подтверждает надпись на тябле, уцелевшем от старого иконостаса, была построена в 1360 году. Для новгородских церквей XIV века обычен более или менее значительный срок, отделявший время постройки их от времени исполнения в них фресок. С другой стороны, роспись Феодоровской церкви слишком многими чертами напоминает волотовскую и недавно открытые фрески Спаса Преображения (1378 г.), чтобы здесь можно было предполагать большую разницу в датах. Естественнее всего отнести феодоровскую роспись к 70-м годам XIV столетия.

Некогда эта роспись покрывала все стены храма. В течение веков она осыпалась во многих местах, а в 70-х годах XIX столетия было сплошь забелено и то, что от нее тогда еще оставалось. Лишь в 1910 году было приступлено к открытию древних фресок из-под скрывавшей их побелки, и в настоящее время эту работу можно считать вполне законченной. Даже в нынешнем своем состоянии, даже только как ряд фрагментов феодоровская роспись является одним из лучших памятников древнерусского искусства. Первых своих описателей, А. И. Анисимова и Н. Л. Окунева[377], она поразила необычными отступлениями от общей для XIV века иконографической схемы. Необычно помещение в главном поперечном нефе цикла жития святых Феодоров (Стратилата и Тирона). Еще более необычно то, что на стенах алтаря изображен цикл страстей Христовых, разделяющий в апсиде установленные изображения Богоматери и Евхаристии. Подобные отступления от обычной иконографической схемы нам неизвестны в других храмах XIV века. Но различные другие отступления встречаются во многих византийских и сербских церквах этой эпохи. Объяснения надо искать скорее всего в определенности того задания, которое, вероятно, было дано художникам созидателями храма. Церковь Феодора Стратилата была как раз создана индивидуальной волей и усердием частных лиц, – новгородского посадника Семена Андреевича и его матери Натальи. Им она была обязана постройкой, и, вероятно, им же она была обязана росписью. Это соображение также говорит как будто за то, что дата росписи не должна быть далеко вынесена за 1370 год.

Если новгородский посадник Семен Андреевич был заказчиком росписи, то он был счастлив в выборе художника. Церковь Феодора Стратилата расписана превосходными и опытными мастерами. Невольно напрашивается сравнение этой росписи с волотовской. В общем это то же искусство и даже та же самая школа, но несомненно другая рука. Феодоровская церковь, так же как и волотовская, может быть приписана византийско-русской школе, более придерживавшейся чисто живописных традиций, уже знакомых нам по мозаикам Кахрие-Джами и Метрополии в Мистре,