жестоко и ужасно то, что это дело замяли и забыли о нем.

Дэвид встал и подошел к окну. Он хотел дать Артуру время успокоиться. Наконец он заговорил:

– Вначале я чувствовал то же самое, что вы. Пожалуй, даже нечто похуже… Ненависть… страшную ненависть. Но я старался побороть ее в себе. Нелегко это. Когда человек бросает в вас бомбу, то первое ваше естественное побуждение – схватить ее и бросить в него обратно. Я говорил обо всем этом с Нэджентом, когда он был здесь. Жаль, что вы не знакомы с ним, Артур, – это самый разумный человек из всех, кого я знаю. Так вот, Артур, ничего нет хорошего в том, чтобы бросить бомбу обратно. Гораздо умнее не обращать внимания на того, кто ее бросил, и заняться организацией, которая его послала. Бесполезно добиваться наказания отдельных лиц за несчастье в «Нептуне», когда виновата вся экономическая система. Понимаете, что я хочу сказать, Артур? Что пользы отрубить ветвь, когда болезнь подтачивает самые корни дерева?

– Значит, вы ничего не намерены предпринять? – спросил Артур в отчаянии. Слова как будто застревали у него в горле. – Ничего? Абсолютно ничего?

Дэвид покачал головой, лицо его было сурово и печально.

– Я хочу попробовать что-нибудь сделать, – сказал он медленно, – после того как мы покончим с войной. Пока ничего не могу вам сказать. Но, поверьте, я приложу все силы…

Оба долго молчали. Артур нервным, растерянным жестом провел рукой по глазам. Лоб его был покрыт бусинками пота. Он встал, собираясь уходить.

– Так вы не хотите мне помочь? – сказал он сдавленным голосом.

Дэвид протянул ему руку.

– Бросьте это, Артур, – промолвил он с искренним участием. – Не давайте этим мыслям завладеть вами, иначе тяжелее всего придется вам. Забудьте обо всем.

Артур густо покраснел, его худое мальчишеское лицо выражало нерешительность и страх.

– Не могу, – сказал он страдальчески. – Не могу я забыть…

Он вышел из комнаты в крошечную переднюю. Дэвид отпер входную дверь. Шел дождь. Не глядя на Дэвида, Артур пробормотал: «До свидания» – и нырнул в сырой мрак. Дэвид еще постоял на пороге, прислушиваясь к его торопливым шагам, постепенно замиравшим вдали. Потом уже не слышно было ничего, кроме медленного плеска дождя.

VI

Артур добрался до дому только к семи часам. В своем душевном смятении он испытывал потребность быть одному и надеялся, что дома уже отужинали. Но ужин еще не кончился. Когда он вошел, все сидели за столом.

Баррас ликовал. Он побывал сегодня в Тайнкасле и привез весть о новой победе над немцами. В сражении при Лоосе 26 сентября английская армия на западном фронте одержала блестящую победу, потеряв всего только пятнадцать тысяч человек. Тайнкаслский «Аргус» исчислял потери противника в девятнадцать тысяч убитых и раненых, семь тысяч пленных, сто двадцать пять захваченных пушек. «Северная звезда» немного перещеголяла «Аргуса», насчитав двадцать одну тысячу убитых и раненых германцев и три тысячи пленных.

Баррас весь сиял радостным удовлетворением. Он одновременно ел котлеты и громким, торжественным голосом читал вслух официальное сообщение в «Северной звезде». До войны Баррас не покупал вечерней газеты, удовлетворяясь чтением «Таймс», теперь же он никогда не приходил домой без вечернего выпуска «Аргуса», или «Звезды», или даже того и другого вместе. С газетой в руке он вскочил из-за стола и подошел к стене, на которой висела большая карта, вся утыканная флажками союзных армий. Внимательно сверяя газету с картой, передвинул полдюжины флажков Соединенного Королевства – передвинул вперед.

Артур исподтишка наблюдал за отцом, и вдруг у него мелькнула жуткая мысль. Отец его, Ричард Баррас, передвигавший флажки, показался ему каким-то собирательным образом тех, кто вызвал войну. Он, ликовавший оттого, что захвачено несколько сот ярдов разрушенных окопов, и был, в сущности, виновником гибели этих тысяч людей.

Переколов флажки, Баррас принялся внимательно изучать карту. Он весь с головой ушел в эту войну, он считал себя великим патриотом и жил в каком-то вихре, забыв обо всем. Он уже состоял в шести комитетах и намечался в члены Северной комиссии помощи беженцам. Телефон звонил с утра до вечера. Автомобиль вечно носился в Тайнкасл и обратно. А из «Файв-Квотерса» и «Глоба» добывался уголь и великолепно раскупался по цене сорок шиллингов за тонну без доставки.

Баррас вернулся к столу. Садясь, он украдкой посмотрел на Хильду, Грэйс и Артура, точно желая проверить, видели ли они маневры с флажками, затем с явным удовлетворением снова уткнулся в газету. Его прежняя озабоченность и замкнутость исчезли. Жилы на висках немного набухли, и видно было, как пульсировала в них кровь. В нем чувствовалось какое-то смутное, лихорадочное возбуждение. Он напоминал больного, который, вопреки предписаниям врача, упорно остается на ногах, у которого неправильный обмен веществ и усилены все отправления организма.

Читая газету, он все время барабанил пальцами по столу. Звук этот немного напоминал быстрое выстукивание кровли в шахте.

Несколько минут тишину нарушало лишь это частое постукивание. Затем произошла невероятная вещь.

Баррас дважды прочел про себя какую-то заметку в газете и, подняв голову, прочел уже вслух:

– «Лорд Келл великодушно предоставил свой дом в Лондоне под временный лазарет для раненых. Оборудование лазарета будет закончено через месяц. Уже идет набор добровольных сестер милосердия. Лорд Келл выразил пожелание, чтобы сестры по возможности набирались из жительниц Северного района…» – Баррас остановился и посмотрел на Хильду и Грэйс с ласковым и пристальным вниманием: – А вы хотели бы поработать там?

Артур так и прирос к стулу. И это говорит его отец, каменный оплот идеи семейного очага, неумолимая скала, о которую до сих пор разбивались все мольбы Хильды! Артур сильно побледнел. Чуть не с испугом метнул он взгляд на Хильду.

Хильда густо покраснела. Казалось, она не верила своим ушам.

– Ты это серьезно говоришь, папа?

Он ответил все с тем же ласковым оживлением:

– А разве я когда-нибудь говорю несерьезно, Хильда?

Краска отлила от лица Хильды так же быстро, как появилась. Она взглянула на Грэйс, которая сидела рядом с ней, широко открыв глаза и сгорая от нетерпения. Голос ее дрожал от радости:

– Мы обе охотно поедем, папа.

– Что ж, отлично. – Баррас опять торопливо поднял газету. Очевидно, это было дело решенное.

Хильда и Грэйс обменялись быстрым взглядом. Хильда сказала:

– Когда же нам можно будет ехать, папа?

Отец из-за газеты:

– Скоро, я полагаю. Вероятно, на будущей неделе. Завтра я в Тайнкасле увижусь с членом совета Личем. Потолкую с ним и все устрою.

Пауза. Потом с ударением:

– Я буду счастлив, зная, что хотя бы