Артур ошеломленно смотрел… Вот так и в «Нептуне» – вода заливала шахту, неслась по извилистым незримым каналам, поглощая людей среди ужаса и мрака.

Артур весь трясся, как в припадке. Он твердил себе страстно: «Я должен узнать правду! Хотя бы эта правда меня убила, я должен ее узнать».

III

На обратном пути Артур дождался, пока остались позади шумные улицы Тайнкасла, и, когда автомобиль жужжа понесся по прямой и тихой дороге между Кенстоном и Слискейлом, он сказал быстро:

– Я хочу тебя кое о чем спросить, папа.

С минуту Баррас не отзывался; он сидел в углу, откинувшись на мягкую спинку сиденья, и в темноте лица его не было видно.

– Ну, – сказал он наконец неохотно. – Чего тебе надо?

Тон был сильно обескураживающий, но Артура уже ничем нельзя было остановить.

– Это насчет катастрофы.

Баррас сделал жест досады, почти отвращения. Артур скорее угадал, чем увидел этот жест. Они помолчали, затем раздался голос отца:

– Почему ты вечно носишься с одним и тем же? Мне это порядком надоело. Я провел приятный вечер, с удовольствием танцевал с Гетти, – я не думал, что так легко выучу эти па, – и не желаю, чтобы ко мне приставали с тем, что окончательно улажено и забыто.

– Я не забыл, отец. Не могу забыть.

Баррас некоторое время сидел молча и неподвижно.

– Артур, я от всей души надеюсь, что ты это забудешь. – Он говорил сдержанно, стараясь, видимо, под этой сдержанностью скрыть все растущее раздражение. – Не думай, что я не заметил, как это началось. Я видел. Теперь выслушай меня и попытайся рассуждать здраво. Ты на моей стороне, не так ли? Мои интересы – твои интересы. Тебе двадцать два года. Очень скоро ты станешь моим компаньоном в «Нептуне». Как только война кончится, я это сделаю. И когда ни одна живая душа больше не вспоминает о случившемся, не безумие ли с твоей стороны постоянно возвращаться к этому?

Артуру стало до тошноты противно. Напоминая ему о его доле в «Нептуне», отец как бы предлагал ему взятку. Голос Артура дрогнул:

– Я не вижу в этом никакого безумия. Я хочу знать правду.

Баррас наконец вышел из себя.

– Правду! – воскликнул он. – Разве не было расследования? Одиннадцать дней тянулось это, и все проверено и выяснено. Тебе известно, что я реабилитирован. Вот тебе и правда. Чего же ты еще хочешь?

– Расследование было простой формальностью. От такого суда скрыть факты очень легко.

– Какие факты? – вскипел Баррас. – Ты что, с ума сошел?

Артур смотрел перед собой, сквозь стекло, на неподвижные очертания спины Бартли.

– Разве ты не знал и раньше, что затеял рискованное дело, отец?

– Всем нам приходится рисковать, – отрезал Баррас сердито. – Решительно всем. Подземные разработки – такое уж дело, что рискуешь, и рискуешь каждый день. Это неизбежно.

Но Артура не легко было сбить с толку.

– Разве Адам Тодд не предупреждал тебя, раньше чем ты начал выемку угля из дейка? – сказал он с каменным лицом. – Помнишь, в тот день, когда ты приезжал к нему? Разве не сказал он тебе, что это опасно? А ты все-таки поставил на своем.

– Ты говоришь глупости! – Баррас уже почти кричал. – Решать такие вопросы – мое дело. «Нептун» – мой, и я им управляю так, как считаю нужным. Никто не имеет права вмешиваться. Я стараюсь вести дело наилучшим образом.

– Наилучшим для кого?

Баррас всеми силами старался сохранить самообладание:

– Ты полагаешь, что «Нептун» – благотворительное учреждение? Должен я заботиться о его доходности или нет?

– Вот то-то и есть, отец, – тихо произнес Артур. – Ты хотел получить прибыль, колоссальную прибыль. Если бы ты велел выкачать воду из старых выработок, прежде чем приступить к выемке угля в Скаппер-Флетс, не было бы никакой опасности. Но ведь затраты на осушку старой шахты поглотили бы прибыль. Согласиться на это было выше твоих сил. И ты решил рискнуть – оставить воду в старых выработках и послать всех этих людей туда, где им грозила смерть.

– Довольно! – грубо оборвал его Баррас. – Я не позволю тебе так говорить со мной!

Фонари проехавшего мимо экипажа на миг осветили его лицо: оно пылало от прилива крови, лоб был красен, воспаленные глаза сверкали гневом. Затем внутри автомобиля стало совсем темно. Артур, дрожа, прижался к спинке сиденья, губы его были белы, душу раздирало невообразимое смятение.

В словах отца он чуял все то же странное беспокойство, торопливость, уклончивость, – это смутно напоминало бегство от опасности. Артур больше не говорил ни слова. Автомобиль свернул в аллею «Холма» и подкатил к подъезду. Артур прошел вслед за отцом в дом, и в высокой, ярко освещенной передней они остановились лицом к лицу. Странное выражение было в глазах Барраса, когда он стоял так, положив руку на резные перила лестницы, собираясь идти наверх.

– Ты что-то очень много рассуждаешь в последнее время, слишком много. Не лучше ли для разнообразия попробовать делать что-нибудь?

– Я тебя не понимаю, папа.

Баррас сказал через плечо:

– Не приходило ли тебе в голову, например, что следует пойти сражаться за отечество?

Затем он отвернулся и, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.

Артур все стоял, откинув голову и следя за удалявшейся фигурой отца. Его обращенное вверх бледное лицо было перекошено судорогой, он чувствовал, что любовь к отцу умерла в нем и что из ее пепла рождалось нечто жуткое и зловещее.

IV

В тот самый субботний вечер, но несколько раньше, Сэмми Фенвик и Энни Мэйсер гуляли по дороге, носившей название Аллея. Вот уже несколько лет Сэмми и Энни гуляли здесь каждую субботу вечером. Каждую субботу они встречались около семи часов на углу Кэй-стрит. Обычно Энни приходила первая и бродила взад и вперед в своих толстых шерстяных чулках и хорошо начищенных башмаках, спокойно ходила по Аллее в ожидании Сэмми. Сэмми всегда запаздывал. Он являлся минут через десять после назначенного часа, со свежевыбритым подбородком и блестевшим лбом, в своем парадном синем костюме.

– Я опоздал, Энни, – говорил он с улыбкой. Сэм никогда не извинялся, ему это и в голову не приходило. И, конечно, если бы Сэм вдруг вздумал извиняться, что заставил ее ждать, Энни это показалось бы странным.

И сегодня они вышли на обычную прогулку по Аллее. Не под руку – ничего подобного между Энни и Сэмми не бывало, они никогда не держались за руки, не прижимались друг к другу, не целовались и никаких других неумеренных проявлений чувств себе не позволяли. Сэм