лучше оказать помощь предоставлением заработка, нежели раздачей милостыни. Чтобы иметь сведения об истинных размерах бедствия, Снелльман вступил в частную переписку с губернаторами. «Несколько слов, сказанных частным образом, объясняют больше, чем пространные официальные бумаги», писал Снелльман куопиоскому губернатору С. Г. Антелю. И действительно, из частных писем губернаторов ему часто удавалось узнавать много существенного.

Казна организовала всякого рода вспомогательные работы, как-то: канализацию, осушку болот, спуск озер, постройку мостов и дорог, причем имелось ввиду, чтобы работы эти производились в различных местах, для избежания слишком большего скопления народа.

Высочайшим предписанием от 24 сентября 1867 года учрежден был вспомогательный фонд, для которого ассигновали жита и наличных денег от казны до 6.382.000 мар. Но когда денежные субсидии предлагались купцам, то они отказывались от них, зная, что крестьяне не в состоянии покупать привезенный товар. Поэтому само правительство вынуждено было озаботиться ввозом хлеба. Другая часть вспомогательного фонда употреблена была на устройство повсеместных работ. Убыль вспомогательного фонда от этих работ доходила до 41/2 миллионов марок.

Чтобы получить этот вспомогательный фонд пришлось сделать заем у банкирского дома М. А. ф.-Ротшильда, в размере 5.529,150 мар., и заимствовать из различных наличных фондов до 1.100.000 мар. Заем у Ротшильда удался не сразу.

«Я писал Ротшильду, — вспоминал Снелльман, — жалуясь на наше бедственное положение, и просил у него кредита на 6 миллионов. В ответе своем он выразил предположение, что бедствие, очевидно, заставило меня потерять голову, если я мог допустить мысль, что банкиры из собственных средств выдают такие займы. Заключите правительственный заем в обычной форме, и я постараюсь, по мере возможности, распродать облигации. Больше я ничего не могу сделать». Снелльман ответил, что настолько-то у него хватит ума, но что пока будут исполнены все формальности правительственного займа, и господин Ротшильд благосклонно распродаст облигации, финский народ успеет уже умереть с голоду. «При таких условиях не годятся обыкновенные окольные пути. Вы должны теперь все-таки быть столь добры и взять необходимую для нас сумму из собственного кармана». Ротшильд помог, но эти средства оказались недостаточными, чтобы облегчить повсеместную нужду. На помощь бедствующим пришла частная благотворительность общества. В пользу голодавших устраивались концерты и лотереи, танцевали и праздновали, ели и пили, все обычным шаблонным порядком. Но было придумано и нечто новое. Во многих местах образовались так называемые кустарные общества, чтобы вызвать новую или увеличенную промысловую деятельность, особенно для вывоза заграницу. Они заботились об умножении способов заработков и облегчении способов сбыта местных произведений. Частные лица и казна соединили свои труды для того, чтобы доставить работу и пищу голодающим в их местах жительства и помешать им нищенствовать по стране. Необыкновенно ранняя зима увеличила затруднение. Несколько предыдущих неурожайных годов уменьшили денежный доход в стране и крестьянские платежные взносы, вследствие отсутствия средств. «Помощь поступила в голодном году как от местных обывателей, так и из-за границы. Пожертвования стекались из Германии, Англии, Швеции и Дании. В особенности щедрая поддержка на этот раз явилась из России. Государь, по получении одного из отчетов о положении Финляндии, пожертвовал 12.000 марок. В Петербурге учрежден был, под председательством Наследника великого князя Александра Александровича, комитет вспомоществования пострадавшим в Финляндии и северной России, причем был устроен особый сбор в пользу Финляндии принцессой Евгенией Максимилиановной. Благодаря этим мероприятиям, поступило вскоре 10.000 р. серебром, а впоследствии и еще довольно значительные суммы. Многие частные лица присылали из России большие пожертвования». Купец Орлов, один из первых частных жертвователей, прислал 100 кулей муки и оплатил провоз их до Куопио. Невозможно перечислить все пожертвования, о которых упоминалось в газетах, да и те дали бы приблизительно верный результат. Из Риги прислано было, по крайней мере, 16.000 марок, из Ревеля, Москвы и Тулы получены были также значительные суммы.

В городах Финляндии устроены были пекарни, для обучения способам приготовления муки из ягелей и печения из неё довольно вкусного и питательного хлеба. В Або с этой целью перебывало до сотни лиц. Для получения ягельной муки собирали чистый мох, мыли его, а потом выщелачивали из него муку. Ягельная мука, как подспорье к муке ржаной, во всяком случае, была более питательной, чем, например, мука из еловой коры.

18 марта (1868) вазаский губернатор пишет Снелльману: «Нужда всюду в губернии, действительно, ужасная. Об этом потрясающе свидетельствуют распухшие лица и исхудавшие тела крестьян, в особенности детей». За ужасами голода следовал неумолимый тиф. Случаев голодной смерти было немало; по официальным данным, число умерших от голода достигало 2349, а замерзших 112. Однако эти цифры в действительности нужно значительно увеличить. Смертность, которая в предыдущие годы доходила приблизительно до 24 на 1000, дошла в 1866 году до 34, в 1867 году до 38 и в 1868 году до 79 на 1000.

По местностям, не захваченным недородом, нищие разносили заразные болезни. Нищенство возросло, вследствие «пагубной надежды на постороннюю помощь».

Во время постройки железной дороги от станции Рихимяки по направлению к Выборгу, к полотну со всех концов стекалась беднота. «Господин инженер, там, в амбаре лежит мертвый человек», — таков был обычный привет подрядчика, при встрече с начальником. «Пусть сколотят гроб и похоронят его», — следовал столь же обычный ответ.

Во многих странах случалось, что разъяренный народ во время эпидемий обвинял врачей и высокопоставленных лиц в отравлении колодцев или в других преступных деяниях, направленных к гибели населения. Финский народ, по своей простой «мужицкой философии», приписывал голод наказанию Божию. Установлено также, что не приходилось крепче замыкать дверей или заколачивать ставней, не было надобности и в заряженных револьверах. Хозяева спокойно спали в своих помещениях, окруженные толпами чужих людей. Даже на большой дороге воза не подвергались опасности ограбления. Уголовная статистика не показывает отступлений от нормального положения. Финский народ умирал, но не искал спасения в противозаконных деяниях. «Таковым был наш народ в этой борьбе, — замечает А. Мерман, человек близко его знавший и любивший. — И откуда бралась эта сила? Она исходила из старой идеи, что Бог находит нужным иногда напоминать людям, что строитель напрасно строит, сеятель тщетно сеет, если Господь не посылает им своего благословения»... В докладе Улеоборгского губернатора, Г. Ф. Альфтана, о положении губернии 1865 — 1870 годов значилось: «Трогательно смиренно страдали и погибали сотни и тысячи людей, у которых и в мыслях не было покушения на имущества более счастливых соседей, и с поразительной энергией и самоотверженностью население снова вспахивало свои поля и засевало их теми семенами, которыми на мгновение могли бы заморить снедающий голод».

Нужда