поступать: русский качал отрицательно головой и лишь что-то громко говорил, смотря на небо. Так его и замучили, не добившись предательства и измены своему долгу. По справкам оказалось (а свидетелями из раненых, но уцелевших в живых, на горной батарее подтвердилось) что захвачен был 6й горной батареи 21й артиллерийской бригады наводчик бомбардир Агафон Никитин, который во время вылазки мужественно отбивался от нападавших на него банником; оглушенный или раненый он был повален на землю, связан и увлечен в крепость. Весть об этом геройском поведении пленного артиллериста быстро облетела весь экспедиционный отряд и произвела на всех глубокое, сильное впечатление.

От этого же перебежчика стало известно, что текинцы ожидают подхода огромного подкрепления своих единоверцев из оазиса Мерва. Надежда на эту помощь и была главной причиной гордого отрицательного ответа на предложение Ак-Сардаря (Белого генерала) убрать трупы и начать мирные переговоры о сдаче крепости. Прибытие туркмен из Мерва ожидают уже скоро, о чем получены верные известия. Однако не все старшины племен в Мерве одобряют посылку своих воинов против русских, опасаясь тем сильно ослабить свои собственные кочевья.

Наши усиленные дальние конные разведки стали следить теперь за направлением со стороны Мерва. Примерно 5 января 1881 года показались первые партии конного ополчения мервцев, а 6 января в крепость Геок-Тепе влилась прибывшая конная масса, численность которой определить было трудно.

В крепости это выразилось большим шумом и громкими радостными криками. Прибывшая масса, большей частью молодежи, видя со стен небольшую площадь, занятую экспедиционным отрядом, ничего опасного и серьезного в нашем расположении для себя не нашла, а потому захотела немедленно вступить с нами в бой, чтобы опрокинуть и уничтожить «трусов, зарывшихся в землю». Не слушая советов более опытных и осторожных текинских старшин, но увлекая своим задором и всю текинскую молодежь, пришедшее из Мерва подкрепление не стало дожидаться даже темной ночи.

Едва солнце село 6го января 1881 года, как передовой ров крепости шумно заполнился массой воинственных и дерзких бойцов с клинками в руках. С громким криком и всей волной одновременно мервцы выкатились изо рва и прямо ринулись бегом перед собою вперед на нашу позицию. С нашей стороны все было начеку уже давно. Батареи всей позиции с заряженными орудиями ждали только сигнала, а пехота, выйдя из траншей и став за рвом с винтовками на прямой выстрел, первая шеренга с колена, а вторая стоя, ждала только команды.

Подпустив всю атакующую массу на дистанцию не дальше 100–150 шагов, был почти одновременно открыт убийственный огонь по наступающему: в упор, по его тылу, по рву и по внутренности самой крепости. Весь пыл атакующего быстро исчез, и все, что еще держались на ногах, бросились обратно в крепость, не находя нигде укрытия от огня «трусов, зарывшихся в землю». Уцелевшие в живых мервцы, невзирая теперь ни на какие уговоры текинских старшин, в ту же ночь ускакали обратно в свой оазис Мерв, предоставив текинцев собственной участи.

Между тем неоднократные вылазки текинцев и наши крупные для Ср[едней] Азии потери, а затем приход на помощь туркменских племен из Мерва создали много неблагоприятных для нас слухов в Персии. Полунезависимые пограничные с текинцами персидские ханства стали колебаться и лавировать в сношениях с нами, опасаясь мест туркмен, если опять повторится неудача у русских, в роде отступления отряда Ломакина в 1879 году.

Поэтому персидские власти воздерживались везти к Геок-Тепе заготовленные и уже закупленные для экспедиционного отряда продовольственные припасы. Гибель уже почти всех верблюдов на старых коммуникационных наших линиях сократила сильно перевозку и от побережья Каспия. В осадном нашем лагере уже давно не было зернового фуража для лошадей, а люди терпели большой недостаток во всех овощах и даже соли. Пришлось нам жить на сухарях и баранине, от которых скоро развились жестокие желудочные заболевания; тиф среди людей не прекращался. В общем состав экспедиционного отряда под Геок-Тепе не превышал 4000 бойцов всех родов оружия, но из них свыше 600 лежало раненых, больных лихорадкой, тифом, дизентерией и вообще лишенных возможности быть эвакуированными. Потери в лошадях от без бескормицы, тяжелой работы и от ежедневного обстрела противником была уже настолько значительная, что уже даже при желании отступить мы вынуждены были бы бросить все позиционные орудия с боевым их запасом.

Словом, положение всего экспедиционного отряда становилось критическим. Помощи своевременной ожидать было невозможно. Тянуть дальше осаду было бесцельно, ибо положение только ухудшалось. Нас выручить могли только глубокая вера в наше превосходство духом, выучкой, оружием и решимость покончить войну безотлагательным и решительным ударом.

Настроение офицеров и солдат становилось пессимистическим. Постоянный риск жизнью и здоровьем развивал равнодушие ко всему окружающему: просвета не виделось. В траншеях в свободные часы и даже минуты шла отчаянная игра: у офицеров – карты, у солдат в орлянку, а вообще там, где был риск и стоило поволноваться. Денег получали много, но купить на них было нечего, а хранить бесполезно.

Генерал Скобелев, правильно оценивая всю обстановку, решил все поставить на один определенный удар – штурм крепости. Минные работы самоотверженной командой сапер храброго поручика Черняка продвигались успешно под фундамент крепости: тоннель протяженностью 25 сажень требовала частой смены рабочих, так как люди задыхались в ней, современных машин для подачи в мину воздуха у нас тогда не было.

В голове мины шел самоотверженный поручик Черняк. О характере этого воина лучше всего судить по следующему эпизоду. Еще до начала минных работ я зашел его проведать. Он жил в каком-то подобии шалаша, защищенного со стороны неприятеля глинобитной развалиной, но всего лишь в 60 шагах от крепостной стены, с которой метким огнем противник бил всякого, неудачно обнаружившего себя из закрытого хода или защитного бруствера.

Черняк сидел на каких-то жестянках, образовавших лежанку, покрытую войлоком, и пил чай с солдатскими сухарями. Мы поздоровались. Я хотел сесть рядом с ним на кровать, но он предложил сесть на какой-то обрубок, прибавив:

– А на кровати этой сплю только я.

– Почему же такая привилегия? – спросил я

– Да, ведь, я бессменный сторож отрядного динамита.

– А где же он?

– В ящиках подо мною, – спокойно и весело отвечал юный сапер, с чудными детскими, веселыми серо-голубыми глазами и белокурой шапкой волос на большой голове. – Ведь я этого добра никому доверить не могу и не решился бы.

Генерал Скобелев ежедневно теперь совещался с начальником артиллерии (полковником Вержбицким), с начальником инженеров (подполковником Рутковским[90]) о ходе работ по подготовке брешей. Г[енералу] Скобелеву хотелось назначить днем штурма 10 января. Но, к его большой досаде,