янтарь, понемногу приходя в себя.

– Что случилось, кэрра? – осторожно спросил он, убирая с ее лица спутанные шелковистые пряди. Вблизи, несмотря на слезы, она выглядела такой красивой, почти совершенной. Темно-синие глаза смотрели с запредельным доверием и чистотой. Она дрожала, когда подступала истерика, и король растирал ее плечи, возвращая присутствие духа.

– Простите, но я больше не знала, к кому идти, – заговорила она, возвращая собеседнику стакан, и король поставил его на маленький столик. Девушка не выпускала руку из его пальцев, и так она поведала ему свою историю.

Кирнан рассказала о том, что родители сознательно кормили ее магическими смесями, чтобы задержать развитие и не дать созреть раньше срока. О том, что с детства ее готовили в жены королю, и любые попытки отстоять свои права оборачивались скандалами и наказаниями в виде голодовки и изоляции. Ее учили быть жестокой, сдержанной и преданной семье, втаптывая в грязь любое инакомыслие и своеволие. Ее растили послушной марионеткой, чтобы, став королевой, она осталась преданной семье. А в том, что именно она станет следующей Каргатской владычицей, никто не сомневался. Ведь она – красавица, умница, с блестящим образованием и из самого знатного рода. Казалось бы, что могло пойти не так?

– Мои родители на многое пошли, чтобы у меня не было достойных соперниц. Некоторых девушек прямо по их указке убрали с Равновесия. Они постоянно говорили, как это необходимо нашей семье. Что я должна пойти на все, чтобы стать королевой. Они верили, что я сумею очаровать вас, влюбить в себя и все будет так, как они мечтают. Им и в голову не приходило, что это невозможно, – говорила Кирнан, заламывая брови и мелко подрагивая, отчего Ник вновь протянул ей коньяк, а затем и вовсе ненадолго покинул ее, но быстро вернулся с пузатой бутылкой и еще одним стаканом.

Теперь они пили вместе, и Кирнан более спокойным и медленным голосом говорила, что началось сразу после превращения Селесты в белокрылую. Как жестоки были родители в попытках навязать ее общество королю. Каким рисовали будущее, если она потерпит неудачу. Как расписывали, что с ней сделают, если она опозорится.

Девушка закатала рукава облегающего серого платья, демонстрируя глубокие темно-синие с желтоватым отливом синяки. Она стянула с шеи вязаное украшение, обнажая еще более страшные следы пальцев.

– Только лицо никогда не трогали, – прошептала она, от стыда пряча взгляд.

А Ник попросту не знал, как на это реагировать, только гнев поднимался в его душе при мысли, что это сделали родители с собственной дочерью.

– Ко мне сватались, несмотря на очевидность их планов, – глухо продолжила кэрра. – Но они дали всем от ворот поворот. И теперь угрожают отдать меня в храмные девы.

Кирнан подняла глаза, решившись.

– Ваше Величество, пожалуйста, помогите мне. Вы ведь помогли Селесте и ее семье. Вы уберегли их от Брошина Адегельского. Защитили… – она запнулась, подбирая слова, порывисто схватила королевскую руку и сжала изо всех сил. В ее голосе сквозила надежда: – Пожалуйста, сделайте то же самое для меня. Я на все согласна, только не дайте им запереть меня. Я не смогу так жить. Попросту не смогу! – и она вновь заплакала.

Никлос молчал. Он не реагировал на ее слезы, гадая, что ей надо. Король чувствовал – девушка искренна в своих словах, но не мог ей поверить. И она это понимала, потому что больше не пыталась молить его о помощи. Кирнан все больше погружалась в пучину отчаяния, коря себя за то, что посмела прийти, нарушив все возможные правила.

Никлос уже собирался отправить ее восвояси со словами, что поможет, чем сможет. Что есть такие храмы, где она будет чувствовать себя в безопасности. Что жизнь на этом не кончается. Но заворочался нориус. А за окном зазвучала невидимая гроза, и в этом звуке послышались барабанные перекаты. Тишина вокруг заострилась, а свет будто насытился кровью. И именно это проступило в глазах Кирнан – рубиновый красный отблеск. Он заворожил Никлоса, и тот остановил порывающуюся встать девушку.

Из его кожи выступила тьма, она обвила запястья юной кэрры, легонько сжав, и девушка замерла, как кролик перед удавом, не понимая, что происходит.

– Останься, – хрипло молвил король, все еще пытающийся удержаться от крови, от металлического привкуса во рту, от барабанного боя, что так ярко и явно бьется под кожей, затрудняя дыхание. Теряется связность мыслей, усиливается желание плоти, а рядом такая юная, свежая и напуганная девчонка, что так доверчиво смотрит, распахнув ресницы и приоткрыв нежные розовые губки.

Нориусом притянув ее к себе, он выбил из ее рук стакан, и в воздухе разлился терпкий аромат коньяка. Кирнан вздохнула, пытаясь что-то сказать, но не успела – ее остановил властный королевский поцелуй.

Это было жадно, алчно и собственнически. Как и его руки, опустившиеся на ее груди. Как и щупальца нориуса, забравшиеся под нижнюю юбку. Треснула материя – от платья остались одни лоскуты, а на коже набухли первые красные порезы – монаршая любовь бывает ненасытной. И Кирнан рада была бы отстраниться, взять паузу, прийти в себя, но король подавлял все попытки сопротивления.

Он подхватил ее на руки и отнес на кровать, покрывая каждую обнаженную частичку тела пьяняще страстными поцелуями. И в этом злом вожделении скрывался голод, перед которым не устоять, от которого не спрятаться. Можно только сдаться. Особенно когда нориус касается там, где никто прежде не касался. Когда внутри души Кирнан просыпается нечто новое, незнакомое, но такое приятное. И первый стон срывается с ее уст, она прикусывает до крови губу, расслабляясь под умелыми мужскими руками.

Кирнан сдается под его натиском, когда он кусает ее соски, раздвигает ноги, стаскивая чулки и разрывая нижнее белье. Она поддается нориусу, вновь обхватившему ее запястья и разводящему руки в стороны. Она подчиняется, а он берет ее как игрушку, не заботясь о ее чувствах, о том, что ей не только сладко, но и больно.

Король входит в нее, по-звериному кусая за шею, и она вскрикивает от нахлынувших чувств. Ее крик забивает тьма, а Никлос не останавливается – он уже ничего не слышит от барабанного грохота за стеклом. Невыносимая пульсация в ушах, перед глазами сплошь бордово-красное, и только тягостное исступление наслаждения как патока соблазняет повелителя, заглушая разум, не давая вернуться, замереть, прекратить это надругательство.

Ник следует по дороге безумия, и каждый шаг опускает его все ниже и ниже. Он чувствует, что под ним есть кто-то еще. Он не видит Кирнан, не чувствует ее боли и сладости. Только женское