– Наша первая красавица! Все лучшее – Кирнан! Кирнан – ясное солнышко. Нужно слушаться синекрылую Грацбурскую, ведь от нее зависит будущее каждой из нас! – и Милан торжествующе развела руками. – Помнишь, как ты влепила пощечину в первый день из-за того, что я случайно наступила на твой подол? Ты сказала: «Такой деревенщине нечего делать на столичном Равновесии! Не видать тебе удачного замужества!»

Кирнан сознательно игнорирует Милан. Она крепко сжимает в руках пяльцы, медленно-медленно продевая иголку, и вроде бы со стороны сама невозмутимость, но если присмотреться, дрожит подбородок, пальцы уже исколоты, а в глазах вот-вот появятся слезы.

– Ну и кто из нас остался ни с чем? – рассмеялась Милан. – Вы все наезжаете на меня за мою кичливость и высокомерие, но неужели вы забыли, кто действительно был высокомерен? Я урвала кусок не по моему рту и до морвиуса счастлива этим! Не смейте издеваться надо мной из-за этого! Я – не она! – и девица ткнула пальцем в Кирнан. – Не наша будущая королева, которая с первого дня вела себя так, будто уже вышла замуж за Каргата и села на трон. Посмотрите на нее – жалкий павлин с куцым хвостиком. Мне даже…

Лопнуло терпение синекрылой, она вскочила с места и швырнула вышивкой в Милан, а сама опрометью бросилась из комнаты. Кирнан яростно грохнула дверью, оставив позади себя гробовую тишину, в которой отчетливо раздался тихий вой Милан: беглянка успела-таки под конец подгадить нашей своенравной невесте – пяльцы острым концом угодили в бровь девушки и уже пошла кровь.

Для меня это стало последней каплей, и я разогнала курятник под предлогом того, что устала от склок, сплетен и дурных поступков. И если кто захочет вновь вернуться, так пусть впредь ведет себя в рамках приличия, а не то я не буду присутствовать на их свадьбах!

* * *

Разболевшаяся после тренировок голова досрочно уложила меня в постель, так что я не дождалась Артана, отпустила вечернюю горничную и не стала приглашать к себе сестру, устав от разговоров. Против страхов – Владис дэ’Дьякович, дежуривший за дверями, плюс Маля на днях соорудила замечательный ночник со звездочками, чтобы не страшно было засыпать.

Так что я махнула рукой, и надо мной по потолку разбежались разноцветные звездочки, уволакивая в сон, который… Как ловушка, как капкан. Вязкий, тягучий, словно застывающая смола. Руки и пальцы вязнут, голова раскалывается тончайшими иглами, прибивающими меня к мутному, илистому дну. Я задыхаюсь в этом видении от обжигающего жара, который мячиком скачет по телу от бедер до сердца и головы. Эта горячка томительна, даже притягательна в своей животной истоме, в которой так и хочется раствориться, забыть как свое имя, так и то, кто я есть.

И то, что поначалу казалось топким болотом, теперь теплая глина на морском дне. Надо мной колышутся волны, то приподнимая, то опуская изнеженное тело. Эта мерная качка – щекотка ниже живота: до ноющей сладости, до дрожи в каждой клеточке вспотевшей тушки. На губах – соль и горечь пепла.

Никак не остановить это странное движение. Оно становится все сильнее и сильнее… до головокружения, до ярких точечных вспышек под закрытыми глазами. Напряжение возрастает, и я забываю, как дышать, меня накрывает последняя волна, вытягивая за собой на поверхность. И вместе с тем приходит лед наружного воздуха – он жжется, и я взрываюсь изнутри.

* * *

– Сэлли, – шепот вытягивает из вязкой дремы. Спросонья не узнаю голос, будучи еще во власти ночных чувств. Мое тело совсем деревянное. Каждая мышца отзывается растянутой болью, будто весь день я бегала, прыгала и подтягивалась. Я ощущаю свой запах и не узнаю его – он изменился, в нем появились терпкие ноты, смешанные с пахучей сладостью пота. Кажется, что я с ног до головы пропотела, потом высохла и теперь покрыта противной коркой.

Эти ощущения были настолько физически яркими, что хотелось забраться под одеяло и не вылезать из-под него. Что я и сделала.

Но заботливые мужские руки мягко отогнули край, подставляя мое лицо ярким дневным лучам солнца. За спиной Артана окна, так что я щурюсь, глядя на него, еще не понимая, где я, кто я и вообще что происходит.

– Просыпайся, соня, – шепчет он, наклоняясь ниже и целуя меня в лоб. – Кто-то ну очень долго сегодня спал! Даже горничные не смогли тебя разбудить, а доктор и вовсе сказал – не стоит трогать, сама проснется. И я как почувствовал твое пробуждение – сразу пришел, – продолжает говорить он, опускаясь обратно в кресло, и расправляет одеяло так, чтобы видеть мое заспанное лицо.

Осознание пришло как молния, и я стыдливо отвела глаза. Еще не понимая значения сна, я чувствовала в нем пиршество для стыда и отвращения к собственному телу. Это такой позор… но я даже не знаю, в чем именно он выражается и что именно мне снилось. И почему сейчас стало так легко, будто наконец я продышалась, полностью открывая легкие горному воздуху. И боль в мышцах – не как от изнурительной тренировки, а совсем наоборот – такая приятная, волнительная… и сосредоточенная внизу, между ног…

– Сэл, с тобой все в порядке? – осторожно спрашивает Арт, чувствуя, что со мной что-то не так.

Я в ответ глупо улыбаюсь, убирая с лица мешающие пряди. Киваю головой, прикусив нижнюю губу. Теперь как-то по-иному смотрю на него. Теперь чувствую, что не просто хочу целовать его, ощущая горячие руки Арта на своей талии. Мне хотелось большего. Хотелось почувствовать разгорающиеся угли в себе, ощутить жар пламени от его поцелуев. И я бы потянулась к нему прямо сейчас, чтобы хоть капельку урвать от этого огня, но кроме нас в комнате были люди. Горничные перебирали альбомы с образцами свадебных платьев, совсем тихо переговариваясь между собой, чтобы не привлекать внимания.

Несмотря на слабость ариуса, нам нельзя было с Артаном оставаться наедине. Так что все его визиты проходили под присмотром либо прислуги, либо патронесс, либо хотя бы невест. Только не вдвоем.

Поэтому никаких поцелуев, за исключением тех, что украдкой, пока никто не смотрит. Официально мы еще не скоро сможем объявить о помолвке. Хотя наша связь давно ни для кого не секрет. Более того, об этом говорили за нашими спинами, выстраивая дикие теории о ревности короля, который не хочет отпускать подопечную к лучшему другу. Дескать, Никлос безответно влюблен в меня и наше слияние ему поперек горла встало. Вот он и ставит палки в колеса.

Эти слухи настолько немыслимы,