- Не мешай мне.

Яков предпринял ещё несколько попыток дёрнуться в сторону, но чем больше он брыкался, тем сильнее сжималась ладонь вокруг шеи, и тогда он, задышав ртом, перестал сопротивляться.

Покончив с одеждой, Лев с силой развернул Якова лицом к стене и тот, шмыгнув, пролепетал:

- Ты же потом не сможешь с этим жить.

Лев толкнул его в затылок, заставляя опустить голову и заткнуться, и Яков подчинился.

Когда он вошёл в него – резко и без подготовки – Яков выгнулся, напрягаясь каждым мускулом на теле, и едва слышно прошипел:

- Мне больно.

- Что-что? – насмешливо переспросил Лев, не останавливая движение.

- Мне больно! – выкрикнул Яков.

- Мне тоже было больно. Терпи.

И он терпел. Не сопротивлялся, не кричал, не пытался звать на помощь – сначала не издавал ни звука, закусив нижнюю губу, потом, разомкнув губы, отрывисто задышал. Это дыхание Лев расценил как признак получения удовольствия – значит, всё в порядке, они просто занимаются сексом. Кто ж виноват, что надо было прийти к нему путём таких неприятных уговоров? Лев и рад бы быть понежнее, это Яков ему не позволил.

Чем чаще и тяжелее дышал Власовский, тем быстрее начинал двигаться Лев, но в момент, когда Яков расплакался, он сбился с темпа и притормозил.

- Что случилось?

- Ты ещё спрашиваешь! – слезливо выкрикнул Яков. – Заканчивай быстрее, сволочь.

Эти словесные нападки не вызвали во Льве такой злости, какую ещё недавно вызвало физическое сопротивление. Он даже подчинился им: снова начал двигаться, чтобы быстрее закончить, как Яков и попросил, но тот плакал, упершись лбом в стенку кабинки, и это… Это было странно. Лев только тогда почувствовал, что происходит что-то неправильное, даже жуткое.

- Я так не могу, не могу, когда ты ревешь, - раздраженно сказал он, давя в себе чувство вины, перекидывая её на Якова: это ты виноват, что мы не можем закончить быстрее.

Он вышел из него, прекращая эту пытку: ему уже самому ничего не хотелось. Отпустив Якова, он наконец закрутил кран с ледяной водой и устало опустился на пол душевой: сел, прижавшись спиной к холодной стене. Яков продолжал стоять, не двинувшись с места, и когда Лев повернулся к нему, чтобы сказать – мол, иди, куда хочешь – он увидел, как по ноге Власовского, с внутренней стороны, течет тонкая струя крови. Дотекая до пола, она смешивалась с каплями воды, и пол душевой – там, где стоял Яков – становился бледно-розовым.

- Яков…

Он провёл пальцами по его лодыжке, собирая кровь, и тот дернулся, процедив:

- Не трогай меня.

Лев растерянно посмотрел на ярко-алые разводы крови на своих пальцах – «Это я сделал?».

Его охватил животный ужас, страх самого себя: такое уже было. Такое уже было с мамой. Он это видел, когда был маленьким: как папа срывал с неё одежду, заваливая на кровать, а он, Лёва, беспомощно бросался на него, пытаясь остановить, хватал его за локоть, умоляя: «Папочка, пожалуйста, не надо!», и тогда отец поднялся (а Лёва повис у него на локте – настолько он тогда был маленьким) и вышвырнул его за дверь, закрыв комнату на замок, и тогда Лёва целую вечность стучал кулаками в дверь, требуя открыть, требуя выпустить маму, и плакал, плакал, слыша, как она кричит там одна…

А теперь он сделал это сам.

- Яков…

Лев поднялся на ноги, постарался мягко повернуть его лицом к себе, но Яков, как испуганный зверек, дернулся в сторону, в самый угол душевой, и опять процедил:

- Не трогай меня.

- Прости. Я не знаю, как это получилось… - проговорил Лев.

Яков молчал, отвернув голову в сторону, чтобы не смотреть на Льва.

А на него накатило удушающее чувство вины и раскаяния: ему хотелось начать обнимать Якова, целовать, просить прощения, обещать, что этого не повторится больше никогда, и что вообще он сейчас исчезнет, исчезнет из его жизни, исчезнет с лица земли, если тот попросит, чтобы больше никогда не попадаться ему на глаза, только пусть скажет, что ему нужно, он сразу же это исполнит…

Но ничего этого Лев не сделал и не сказал. Потому что стоило ему хоть на миллиметр податься вперед, как Яков зажимался в угол: «Не трогай меня».

- Что мне сделать? – беспомощно спросил Лев.

- Уйди.

Он мешкал:

- У тебя кровь… Давай я помогу?

- Уйди, Лев! – закричал Яков. – Уйди, пожалуйста! Не нужна мне твоя помощь!

Лев вышел из кабинки, собрал с пола свои вещи, надел их, поежившись от противного ощущения липой влаги, и снова посмотрел на Якова. Тот так и стоял, вжавшись в угол, как будто его заколдовали.

Не зная, как сделать себе легче, как нивелировать эту ужасную ночь хотя бы перед самим собой, Лев, подойдя ближе, оперся ладонями в раздвижные двери кабинки и произнёс:

- Я ничего такого не хотел. Я люблю тебя.

Яков, передернув плечами от отвращения, сказал:

- Я думал, ничто не сможет сделать этот момент ещё хуже, но у тебя получилось.

Тогда Лев, оттолкнувшись ладонями от дверей, быстро пошёл прочь. Он закрылся в своей комнате и сел у стены в тревожном ожидании, что следом за ним выйдет и Яков.

Прошло не меньше часа, прежде чем он услышал, как дверь ванной комнаты скрипнула и по коридору прошуршали легкие шаги Власовского. Дождавшись, когда он завернет на лестницу, Лев бесшумно выскользнул из своей комнаты и пробежал в ванную.

Душевая сверкала почти стерильной чистотой – даже чище, чем было до. Ни одна деталь не выдавала случившегося. Лев осмотрел всё, но не нашёл ни следов крови (а ведь они оставались, когда Яков вжимался в угол), ни даже брызг воды на полу. Он всё убрал.

Лев [45-46]

Он не спал всю ночь, а утром, едва забрезжило солнце, позвонил Кате и во всём признался.

Последние месяцы он вёл себя с ней отвратительно: редко звонил, через раз отвечал на сообщения. Но теперь, в худшую ночь своей жизни (господи, сколько раз он уже это думал – «худший день», «худшая ночь» – про самые разные события, и каждый раз кто-то – бог там или судьба – давали ему понять, что может быть ещё хуже), он не вспомнил никого ближе, чем