может, тоска по дому. Если бы Льва спросили, какое это чувство, вряд ли бы он сказал: «Грустно». Ему не было грустно. Ему не было горько. Ему было никак. И, наверное, это было хуже всего.

После работы он лежал в кровати, не в силах заставить себя сделать хоть что-нибудь: почистить зубы, принять душ, переодеться. На совершение элементарных процедур ему приходилось «решаться»: он собирался с силами, чтобы выйти из комнаты, пройти до общей душевой, отстоять очередь. В этой очереди он выглядел настолько сонным и уставшим, что пару раз его пропускали вперед, и он чувствовал себя обманщиком: ведь он нормально спал. Даже больше, чем нужно.

Тогда ему и начал вспоминаться тот вечер в клубе, а точнее, слова Якова: алкоголь поможет расслабиться, поможет стать веселее. Его жизненный опыт это подтверждал: одноклассники, студенты, друзья – все, кого он когда-либо заставал пьяными, отличались добродушной веселостью. Может, с ним не сработало, потому что он мало выпил? Всего лишь стакан текилы, разбавленной спрайтом. Нужно пробовать ещё.

Совершеннолетний парень из соседней комнаты согласился помочь ему с покупкой: он сам часто бегал за пивом в ближайший алкомаркет, и Лев, заметив это, рискнул попросить купить что-нибудь и ему. Парень не всегда совершал такие вылазки безвозмездно: через раз говорил, что сходит, только если пиво будет за счёт Льва. Лев не спорил.

Он пробовал, начиная с малого. Сидр – вкусный, как сок, и эффект примерно такой же – никакой. Пиво – гадость, ещё в тот день, с Катей, не понравилось, и, перепробовав, он убедился: до следующего дня не получалось перебить мерзотно-кислый привкус на языке. Вино – дорого (а если дешево, то невкусно), чтобы напиться всерьёз понадобится целая бутылка. Шампанское… Не, это что-то про Новый год, он даже пытаться не стал. Приходилось постепенно повышать градус, и однажды Колин, его сосед, посоветовал: - Может, попробуешь бурбон?

В тот раз он принёс ему «Буллейт», ноль-семь, и Льву хватило четверти, чтобы напиться. Это было круто: вкусно, даже сладко, без противной коньячной горечи. Он не стал весёлым, но стал ажиатированным: отправился в женский блок общежития и начал рассказывать первокурсницам, что американцы не летали на луну, что фотографии были подставными и они в России уже давно их раскусили. Почему-то ему очень нужно было рассказать об этом именно девочкам. Они сильно смеялись и Лев решил, что, всё сработало так, как нужно: пускай ему было не смешно, но другие же повеселились.

Через несколько дней он снова почувствовал себя хуже и ещё раз напился. Его накрыло паранойяльным страхом, что Колин не тот, за кого себя выдаёт, и он засунул ему под дверь прослушку (то есть, он думал, что это прослушка), но это был провод от сломанной компьютерной мыши (когда Лев протрезвел, он не смог объяснить, где его взял) и Колин, заметив, как тот скребется под дверью, неожиданно открыл её нараспашку, дверь ударила Льва по лицу и разбила нос, Лев решил, что Колин сделал это специально и дело кончилось дракой.

Но хуже всего был третий раз, когда он сел на поезд и поехал в Сан-Франциско. Бутылку с бурбоном он прихватил с собой и догонялся остатками всю дорогу, так что на перрон Лев спускался с криками: «Где перрон? Где перрон?! Они его украли!», пока кто-то не толкнул его сзади, и он не вывалился из поезда, упав плашмя не асфальт. Это и был перрон.

Он не помнил, как спустился в метро, и тот факт, что он умудрился выйти на Кастро-стрит теперь вспоминался, как удивительный: то есть, он так и планировал изначально, но он же был пьян в стельку! Как он вообще сообразил, куда идти? А может он, наоборот, ничего не соображал, потому что, поднявшись на проспект, он сразу устремился в бар, где работал Яков, и не обнаружив его на месте, закатил Гарри настоящую истерику: - Где он?!

- У него сегодня выходной. И не ори.

- Хочу и ору! – орал Лев. – Клиент всегда прав, - он уселся за барную стойку. – Сделай мне что-нибудь.

Гарри, смерив его усталым взглядом, деловито попросил:

- Покажите документы, сэр.

Лев возмутился:

- Ты ж меня знаешь! Сделай по дружбе!

- Мы не друзья. И тебе уже хватит.

- Не хватит! У меня есть деньги, - он вытащил бумажник из внутреннего кармана джинсовки, раскрыл и уперся взглядом в Юрину фотографию.

Этот момент заставил его протрезветь на долю секунды, на одно мгновение. Он почувствовал, как замерло время, очищая всё вокруг от лишнего шума, от ненужного мельтешения, очищая его самого от застилающего сознание спирта. Всё стало таким ясным, таким понятным: только он и Юра, взгляд глаза в глаза. Может, он подмигнет ему сейчас? Лев бы обомлел от счастья, если бы это случилось. Он даже подумал: «Боже, я настолько пьян, что почти могу это увидеть… Обмани меня. Подмигни».

Юра не подмигнул.

Лев, выдернув несколько купюр, закрыл бумажник и снова провалился в пьяный угар. Кинул деньги Гарри, потребовав:

- Сделай мне что-нибудь!

Гарри (спасибо ему за терпение) аккуратно собрал все купюры обратно, вернул Льву и вкрадчиво произнёс:

- У Якова другой парень. Не ходи сюда больше.

Озверев от этой информации, Лев не меньше часа выспрашивал у Гарри, «кто этот мудак» и «покажи мне его», будто новый парень Якова мог притаиться где-то в зале среди бородатых мужиков. Конечно, Гарри не раскололся, и Лев, выскочив на улицу, намотал несколько кругов по району, лихорадочно соображая, что ему теперь делать. И сообразил.

Он решил не возвращаться в Риверсайд, а провести ночь и потом весь день на улице в ожидании, когда Яков явится на работу. Эта идея показалась ему почти гениальной, а, чтобы она продержалась в голове подольше, Лев выцепил возле метро бездомного, дал ему пачку денег и сказал: - Купи мне «Буллейт» и что-нибудь себе.

Мужик вернулся с бурбоном и двумя бутылками дешевой водки, они напились вместе, Лев смешал водку с бурбоном и потом блевал в переходе, а бездомный, которого звали Володя (но он уверял, что не русский), держал его за джинсовку и приговаривал, что все образуется. Лев плакал, плевался остатками рвоты с привкусом желчи и говорил, что вся его жизнь «феерическое дерьмо». Володя сказал, что «феерическое дерьмо» звучит красиво, а Лев ответил, что ещё может писать стихи. Володя попросил прочитать что-нибудь из последнего, и он прочитал – на русском, естественно, и тот опять сказал: -