В первом подарке – наша фотография, которую она сделала на мой телефон, чтобы показать мне, как работают сторис в «Инстаграм». Я сохранил ее, распечатал и вставил в рамку. Это всего лишь фотография, но Пейсли прижимает ее к груди и выглядит такой счастливой, что я почти верю, что это нечто большее.

– Спасибо, – говорит она, ее голос наполнен теплом.

Я переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя, как сердце бьется все быстрее.

– Распакуй второй.

Она смачивает губы кончиком языка, осторожно и с волнением разворачивая бумагу на втором подарке и поднимая крышку маленькой шкатулки.

Прямое попадание. Глаза у Пейсли вот-вот выскочат из орбит. На ее лице отражаются всевозможные эмоции и восторг, когда она снимает с бархатной подушечки серебряный браслет с шармами и благоговейно рассматривает маленькие подвески: пару коньков, горы, сердце и птичку. Она берет его в руку.

– Уайетт как-то раз мне сказал, что птицы поют, даже когда им грустно. Поэтому здесь птичка. Ты напоминаешь мне ее, потому что ты очень сильная.

Пейсли виснет у меня на шее. Она целует меня, и в этот момент я понимаю, что хочу пережить с ней еще сотни таких моментов, еще сотню Рождеств, когда я смогу сделать ее счастливой.

Остаток дня мы проводим с папой за парой игр у камина, пока папа не уходит в джакузи, а Пейсли не звонит Гвен.

– Привет. Счастливого Рождества.

Я слышу голос Гвен. Она звучит взволнованно и говорит без точек и запятых. Пейсли хмурится, затем говорит: «Подожди, я посмотрю» – и кладет трубку.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Подожди.

Пейсли сжимает челюсти, что-то набирая на телефоне. Она в полной панике, и мне невыносимо ждать, поэтому я заглядываю ей через плечо. На телефоне открывается сайт, но во время метели с интернетом у нас всегда полнейшая катастрофа, и он долго не загружается. Наконец, открывается первая страница USA Today, и там, на главной странице, на огромной фотографии изображены мы, с растрепанными волосами и на сене. Под ней написано:

ТАЙНА НАКОНЕЦ РАСКРЫТА! СЕРДЦЕ

НОКСА ВИНТЕРБОТТОМА БЬЕТСЯ

РАДИ ЭТОЙ ФИГУРИСТКИ!

Я смотрю на Пейсли.

Обнимаю ее.

Но уже слишком поздно, потому что она падает.

Твоя любовь рокочет громче моей тьмы

Пейсли

Телефон выскальзывает у меня из рук и с грохотом падает на пол. Нокс шумно выдыхает. Мои колени подкашиваются. Я пытаюсь встать, чувствую, что вот-вот упаду, но потом все-таки встаю и, спотыкаясь, иду к дивану. Я сажусь, слушаю стук своего сердца, которое бьется слишком быстро, и смотрю на свои руки. Они дрожат. Я разминаю каждый палец, пытаясь успокоиться, но у меня ничего не получается. Все мое тело дрожит.

– Эй, – Нокс садится возле меня. Он берет мои руки в свои и поворачивает меня так, чтобы я смотрела на него.

– Дыши спокойнее, – говорит он. – У тебя гипервентиляция.

Я стараюсь, но у меня ничего не получается. Нокс кладет одну мою руку на мой живот.

– Дыши животом. Следи за движением руки. Именно так. Сосредоточься на медленном дыхании, вдыхай через нос, выдыхай через рот. Еще медленнее. Хорошо.

Покалывание в руках и ногах немного утихает. Я провожу рукой по затылку и понимаю, что я вся в поту.

– Я позвоню Дженнет, – говорит Нокс. – Как бы новость ни просочилась… такого не должно было случиться.

Он достает из кармана джинсов телефон и пролистывает список контактов. Мне становится дурно. Я перестаю осознавать происходящее. Все вокруг расплывается перед глазами, превращаясь в пестрое месиво, а в голове повторяется одно и то же: «Я пропала, я пропала, я пропала».

– Привет. Да, это Нокс. Слушай, там… Что? Мне все равно, даже если ты завтракаешь с Джо Байденом, мне плевать, не вешай трубку, поняла? Отлично. Ну что, видела новости?

Я слышу «нет». Нокс встает и ходит взад-вперед между торшером и рождественской елкой. Он отражается в бордовом елочном шаре. Его тело кажется огромным, а ноги – вытянутыми на метр в длину.

«Смотри на него, Пейсли. Смотри на него. Кто знает, сколько времени вам еще осталось».

– Ты же обещала разобраться с нашими фотографиями, Дженнет. Меня и Пейсли, да. В конюшне. Ты сказала, что проследишь, чтобы все их удалили. Ты это сделала? Ах, вот оно что, и как же тогда получилось, что эту чертову фотографию опубликовали в USA Today?

Я неподвижно сижу на диване, уставившись прямо перед собой, и ощущаю себя так, словно ожидаю экстрадиции. Мое время в Аспене подошло к концу. С «АйСкейт» покончено.

Как и с Ноксом.

Я знала. С самого начала я знала, что далеко не убегу. Все бы и так всплыло, самое позднее – к чемпионату Skate America. И все же я приехала сюда, в надежде хоть раз почувствовать себя талантливой, хоть раз увидеть зал Skate America изнутри. Я же понимала, что Джон меня найдет. Что мне в любом случае придется вернуться. Я не создана для того, чтобы чего-то достичь. Я создана для того, чтобы существовать, страдать и брать от жизни то, что она готова мне дать.

Как я могла отгородиться от всего этого? Как глупо, думаю я. Как глупо было надеяться, что я смогу быть счастлива в Аспене. Думать, что у меня может быть будущее с таким человеком, как Нокс. Пришло время взглянуть реальности в лицо. Может быть, я все-таки попаду на Skate America и извлеку максимум пользы из этого времени, буду наслаждаться им, чтобы потом было о чем вспомнить, чтобы как-то жить дальше.

Нокс ругается:

– Значит, одно фото случайно просочилось? Дженнет, ты вообще понимаешь, в чем заключается твоя работа? Ты хоть это понимаешь?

Дженнет что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Нокс проводит пальцами по волосам так часто, что они начинают торчать во все стороны.

– Тогда хотя бы проследи, чтобы фотографию удалили, – пауза. Лицо Нокса багровеет. – МНЕ ПЛЕВАТЬ, НАСКОЛЬКО ЭТО СЛОЖНО! ЛИБО ФОТОГРАФИЯ ИСЧЕЗНЕТ, ЛИБО ТЫ БУДЕШЬ УВОЛЕНА, ДЖЕННЕТ, УВОЛЕНА!

Он кладет трубку, бросает айфон на тумбочку рядом с входной дверью и подходит ко мне. Диван проседает, когда он садится рядом со мной.

– Пейсли, – он закидывает одну ногу на подушку и ложится набок, опираясь локтем о подлокотник дивана. – Расскажи мне. Расскажи, что у этого типа на тебя есть.

Я поворачиваю голову:

– Откуда…

– Со мной ты в безопасности. Ты ведь знаешь, что здесь, в Аспене, никто тебе не причинит вреда, детка. Если только ты не убегаешь от чего-то еще.

При слове