«детка» во мне все сжимается. Я едва могу вынести мысль о том, что каждый следующий день может стать последним, когда он меня так называет. При мысли о том, что когда-нибудь он может назвать так кого-то еще, у меня перехватывает дыхание.

Я раздумываю, стоит ли рассказать все Ноксу. Но тогда он будет знать, что у наших отношений есть срок годности. Могу ли я обречь его на это? Разве недостаточно того, что я живу с этим знанием сама? Все так, я не должна отнимать у него счастье наших последних дней вместе, но есть вещи, которые так ужасны, что не хочется нести их бремя в одиночку. Моменты, которые причиняют такую боль, что хочется, чтобы тебя просто обняли, утешили или успокоили.

Я задерживаю дыхание, чтобы рассказать Ноксу обо всем, поведать ему о том, что я сделала, как вдруг панорамное окно отодвигается, и с террасы заходит Джек. Я вижу только красный круг рядом с мелким шрифтом, но этого достаточно.

– Это Дженнет устроила? – его голос звучит расслабленно. Мне кажется, он доволен. Конечно, доволен. Это хорошая реклама для его сына. Он откладывает газету на кухонный островок и наливает себе приготовленный мной чай из чайника. – Конные прогулки с Уильямом по снегу, и его конюшня упоминаются поименно. Интересно, сколько раз он этим похвастает на следующем собрании городского совета. Наверное, это его лучшее Рождество с тех пор, как три года назад в продаже появилась его любимая масляная заправка для попкорна, – Джек дует на чай и смотрит на нас поверх края чашки. Мы не реагируем. – А почему у вас двоих такой вид, будто вас сейчас ждет рождественский ужин номер два с Арией и Уайеттом?

Я молчу. Нокс тоже. Джек потягивает чай. Хлюпанье разносится по широкой гостиной. Блюдце дребезжит, когда он опускает чашку.

– Ладно, – говорит он, несколько раз постукивая пальцами по граниту кухонного островка и тыкая большим пальцем себе за плечо. – Если что, я буду в сауне.

Он уходит, и Нокс поднимает взгляд. Смотрит на меня. Ждет ответа, который я была готова дать ему буквально минуту назад. Но у меня было время подумать. За это время мой разум успел отвергнуть эмоциональные порывы и сделать выбор в пользу рационального решения.

Я улыбаюсь, кладу руку ему на плечо:

– Ничего. Все хорошо. Просто… я не люблю внимание. Но если я хочу, чтобы ты был рядом, мне, наверное, придется с этим смириться.

Трудно сказать, верит ли мне Нокс. Думаю, нет. Но он не развивает эту тему, не давит на меня. Вместо этого он обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Я прижимаюсь щекой к его груди, наслаждаясь уютной тканью его вязаного джемпера и свежим ароматом лаванды, уговаривая себя, что все будет хорошо, хотя знаю, что не будет.

– Нам нужно жить, Пейсли, – Нокс рисует большим пальцем круги на моем плече. – Нам нужно жить, сколько бы раз наш мир ни был на грани краха. Потому что если мы сдадимся, миру в самом деле придет конец.

С новым годом

Пейсли

– Яичного пунша?

– А, да. Спасибо, Гвен.

Она плюхается рядом со мной на скамейку. Помпон на ее шапочке подпрыгивает то с одной, то с другой стороны ее лица. Сегодня канун Нового года. Со дня истории с нашей с Ноксом фотографией прошло уже несколько дней, и каждое утро я просыпаюсь в панике от мысли, что оно может оказаться последним.

– Так. Сейчас Новый год, Пейс. Мы здесь все вместе. Что с тобой такое?

Я делаю глоток пунша и проглатываю комок сливок:

– В смысле?

– Я уже несколько дней не могу до тебя дозвониться. В «АйСкейт» ты не даешь мне даже поговорить с тобой, потому что тренируешься без остановки с видом сумасшедшей, которая только что сбежала из психиатрической лечебницы. Без обид.

– Ясно.

Она поджимает ноги. Снег с ее ботинок падает на скамейку. Ее взгляд устремлен в мою сторону:

– Ну, и?

Я смотрю, как Нокс стоит рядом с ямой для костра, а Уильям пытается объяснить ему, что нельзя держать зефир прямо в пламени. Уильям спорит, широко размахивая руками, и зефир приземляется ему на ботинок. Нокс смеется, огонь освещает его лицо. Мне редко бывает так же тепло, как от этого зрелища.

– Ты когда-нибудь была так счастлива, как никогда раньше, но знала, что это продлится недолго? Когда все тело покалывает от страха, и каждый нерв на пределе, на грани разрыва, потому что ты ждешь, когда все лопнет, когда все закончится, и ты уже к этому приготовилась, но страх перед этим так велик, что ты едва можешь его вынести?

Гвен пристально смотрит на меня:

– Э… Нет. Серьезно, Пейсли, что с тобой? – она смотрит на Нокса. – У вас же все хорошо, да?

Я пожимаю плечами:

– Вполне.

Она откидывается назад и наблюдает за Арией, которая попросила Дэна, владельца «Лыжной хижины», дать ей глинтвейн из большого бочонка и проливает половину содержимого на снег, когда мимо нее проходит Уайетт.

– Он тебя не обманет, Пейсли. Нокс не такой. Он бы не начал с тобой отношения, если бы у него не было серьезных намерений.

– Знаю.

Она хмурится. Ее густые каштановые брови сходятся, а на щеке образуется ямочка.

– Ты не скажешь мне, что происходит, да? – когда я не отвечаю, она подталкивает меня локтем. – Гляди.

Она задирает рукав куртки и немного спускает перчатку. На ее запястье болтается плетеный браслет Малилы, также известной как «Быстрый лосось, плывущий вверх по бурлящему потоку».

Я улыбаюсь и показываю ей свой такой же.

– Видишь? – говорит Гвен. – Мы с тобой команда, Пейсли. Ты можешь мне все рассказать. Что бы ни случилось, я с тобой.

Господи, у меня сердце кровью обливается. Я хочу ей рассказать, что я наделала, какой глупой была, а потом поплакаться ей, пока она будет убирать мокрые волосы с моего лица. Но я чувствую себя так ужасно, так нелепо, что просто не могу. Мои дни здесь сочтены, так зачем портить последние дни, которые остались у меня в Аспене?

– Все хорошо, – говорю я ей, как и Ноксу, и подталкиваю ее локтем. – Пойдем к остальным, а то я тут, на скамейке, задницу себе отморожу. Серьезно.

Мы встаем и пробираемся по снегу к костру. Сегодня на одной из вершин Аспен-Маунтин будет фейерверк, и с нашего места будет открываться идеальный вид. Я встаю рядом с Ноксом. Он протягивает руку и зарывает мое лицо в свою толстую