Ариа кривит рот:

– А я так на тебя надеялась!

– Она моя девушка, – говорю я, потому что мне не нравится, что ее представили только как новую фигуристку. Теперь все пялятся на меня. Я прочищаю горло, забираю репу у Уильяма, который доверху наполнил ей тарелку, и говорю: – Пейсли и я, да, мы с ней вместе.

Камила давится чесночным багетом. Кейт начинает светиться так сильно, будто сейчас превратится в солнце. Уайетт на секунду забывает, что здесь Ариа, и благодарно хлопает меня по спине, Рут визжит, а Уильям вскакивает со стула. Он падает на спину, все смеются, а у меня такое ощущение, что мой статус в отношениях – это сенсация века.

Пейсли почти с мольбой смотрит в сторону Уильяма, когда тот поправляет свой стул и садится обратно:

– Прошу тебя, не публикуй это на Apsen, Уилл. Пожалуйста.

– Конечно, нет, – бормочет он. – На Apsen публикуются только интересные новости. Например, информация о новом овраге в городе или о новых водосточных трубах для «Вуднз».

Он подмигивает Пейсли через стол, и Пейсли с облегчением смотрит на него. Она улыбается.

Ариа хватает соус, едва не задевая руку Уайетта, когда тот тянется за фасолью. Он отдергивает руку так быстро, что случайно попадает ею в лицо Камиле. Его сестра закрывает глаза и раздувает ноздри. Наверное, она мысленно считает до десяти, чтобы не сорваться.

Ариа делает вид, что ничего не заметила.

– Я рада, что ты избавился от своего образа плохого мальчика, Нокс. Он тебе никогда не шел.

– О, я считаю, что он справился с задачей весьма успешно, – говорит Рут. На ней синий шарфик, а морщин за последние несколько месяцев стало раза в два больше, но сходство с дочерью безошибочно. У них одинаковые глаза. Рут улыбается мне. – Но рядом с Пейсли ты мне нравишься еще больше. Смотри, не оплошай.

Я закатываю глаза:

– Да с чего все взяли, что я все испорчу?

– Потому что у тебя это в крови, – отвечает Уайетт. – У тебя это хроническое.

Он говорит это своим обычным, непринужденным, остроумным тоном, которым он заводит знакомства с девушками.

Мой взгляд переходит на Арию. Она уставилась в свою тарелку и режет куриную ножку, но не замечает, как ее нож уже давно скрипит по тарелке. Рут кладет руку на ее руку, едва уловимо и ненавязчиво. Руки Арии дрожат, когда она кладет столовые приборы на тарелку и прячет их под столом.

– Как там в Брауне? – спрашивает отец, и Ариа сразу же подхватывает нить разговора, как будто отец бросил ей спасательный круг. Я буквально вижу, как облегчение разливается по ее телу.

– Чудесно. Правда. И люди там замечательные, – она бросает короткий взгляд на Уайетта. – И, кроме мамы и аспенских гор, я ни по чему не скучаю, совсем ни по чему.

Адамово яблоко Уайетта подпрыгивает вверх-вниз. Он напряженно глядит в свою тарелку и скрежещет зубами.

Его сестра смотрит сначала на него, потом на Арию, затем снова на него и щелкает языком:

– Чудесно, Ариа, да? Он и так уже понял, как ты счастлива без него. Ты знала, что он будет здесь, и знала, что он переспал с Гвен. Смирись уже.

Отец встревает:

– Камила!

Но она лишь хмыкает, пожимает плечами и одним махом осушает шампанское. Ножки стула Гвен скребут по полу, когда она рывком отодвигает его и исчезает в двери за баром. Пейсли быстро сжимает мою руку, а затем идет за ней следом.

На лице Кейт читается замешательство. Кусок репы падает с вилки. Она неподвижно сидит на стуле и смотрит на Уайетта, который напряженно сидит рядом со мной, вцепившись руками в раскладной стол. Он хочет уйти, я это знаю. Хочет, но сдерживается, потому что не может допустить, чтобы Камила осталась с ним дома одна в канун Рождества. Он терпит все это ради сестры, и я чувствую, как его это терзает.

Атмосфера ужасная. Гвен с Пейсли не возвращаются, никто не произносит ни слова, рождественская музыка вдруг начинает напоминать похоронный марш, и только Уильям напевает, словно гуляет с пчелками в поле подсолнухов жарким летним днем, в ладу с душой и с горшком меда в руках.

Весь оставшийся вечер я считаю взгляды, которые бросают друг на друга Ариа и Уайетт.

Открытые взгляды: ноль.

Скрытные взгляды: их число слишком велико, а шампанское слишком вкусное, и в конце концов я сбиваюсь со счета.

На следующее утро я просыпаюсь от того, что что-то щекочет мне нос. С трех попыток мне удается открыть глаза. Мне в ноздрю попала зеленая ленточка – это Пейсли держит перед моим носом пакет. Я смотрю на будильник. Уже семь часов. Ее глаза горят и она произносит:

– Счастливого Рождества.

Я тру глаза, сажусь и прислоняюсь к изголовью кровати. Сейчас слишком рано. Я еще не проснулся.

– Что это?

Голос у меня хриплый и сонный. Пейсли закатывает глаза:

– Да, хм, что же это, Нокс? Похоже на гигантскую креветку, тебе не кажется? Но я не уверена. Правда, очень сложно понять, что это такое.

Я смеюсь, ерошу ее светлые волосы и беру пакет. Он огромный и тяжелый. Я трясу его, но он не издает ни звука.

Пейсли нетерпеливо машет руками:

– Открывай скорее!

Чтобы подразнить ее, я не тороплюсь. Я осматриваю бумагу и со смехом понимаю, что Пейсли совершенно не умеет упаковывать подарки. Она смяла бумагу в разных местах и израсходовала сто тысяч кусочков скотча.

Она толкает меня в плечо:

– Давай, открывай!

Я смеюсь и разрываю бумагу. Это студенческая сумка из коричневой кожи. Именно такую я хотел бы себе купить.

– Теперь тебе придется поступить в университет, – говорит Пейсли, покачиваясь на кровати рядом со мной и так безмерно радуясь собственному подарку, что я не могу удержаться, чтобы не притянуть ее к себе и не зарыться носом в ее пахнущие цветами волосы. – Она тебе нравится?

– Так же сильно, как ты, – я чувствую ее улыбку на своей щеке. – У меня тоже есть кое-что для тебя.

Я осторожно отстраняю ее от себя, слезаю с кровати и роюсь в ящике стола, пока не нахожу два свертка.

– Вот, – я прочищаю горло и начинаю волноваться, потому что, кроме мамы, я еще никогда девушкам ничего не дарил. Пейсли закусывает губу, когда принимает подарки. Она так волнуется, что я задумываюсь, когда ей в последний раз доводилось открывать подарки в