мы сломлены, но мы постепенно склеим себя по кусочкам. Мы замажем сколы, но трещины все равно будет видно. И это хорошо. Это будет нам напоминать о том, что мы сильные, каждый раз, когда мы будем об этом забывать.

Мы поднимаемся в его комнату. В этом отеле все роскошно: от ламп и дизайнерской мебели до кухонных приборов, но покрывало на кровати Нокса темно-синее, с космическими кораблями и планетами. Должно быть, оно осталось у него с детства.

Он присаживается, и вид у него такой, как будто ему не по себе.

– Честно говоря, я не знаю, как себя вести, – он прижимает стопы одна к другой и поочередно проводит пальцами ног по правому, левому, правому, левому носку. – У меня в комнате еще никогда не было девушки, с которой у меня было бы все серьезно.

От слова «серьезно» у меня мурашки по коже. Я сажусь на кровать рядом с ним, скрестив ноги и покачивая коленями.

– Не обязательно всегда все знать, – говорю я. – Иногда приятно переживать что-то новое. Тебе так не кажется?

Нокс подтягивает одну ногу на кровать. Я завидую космическому кораблю, на котором лежит его колено, потому что мне тоже хочется его коснуться, и я так и поступаю. Я начинаю с его шершавых от холода костяшек пальцев и продолжаю трогать дальше по руке, ощущая тонкие волоски кончиками пальцев. От моего прикосновения они встают дыбом, и Нокс на пару секунд перестает дышать.

– Пейсли.

Его голос тихий, хриплый, с примесью чего-то, чего я раньше от него не слышала. Мои пальцы останавливаются на манжете его закатанного рукава, скользят к локтю, потому что это часть его тела, к которой, я уверена, еще ни одна девушка так не прикасалась. Это дает мне ощущение, что я первая, и, Боже, мне это так нужно. И если я подумаю о том, что для него это обычное дело – видеть девушку у себя в комнате, прикасаться к ней, быть желанным ею, мне станет плохо. Поэтому я не задумываюсь. Я касаюсь его локтя и думаю, что это самый красивый локоть, который я когда-либо видела.

– Пейсли, – повторяет он. – Посмотри на меня.

Я смотрю на него. В комнате темно, но и здесь, у окна, горит гирлянда, и ее золотые блики падают на лицо Нокса. Он целует меня между бровями, именно туда, где ощущается морщинка, когда мои мысли берут меня под контроль. В животе все сжимаетя от нахлынувших чувств.

– Что-то новенькое, – говорит он. Его взгляд такой искренний. Такой проникновенный. – Раньше такого не было, да?

Я киваю. Моя рука дрожит. Во рту вкус пива после вечеринки, и я боюсь, что Ноксу станет противно, если он меня поцелует. Но может быть, он тоже им пахнет, а пиво плюс пиво – это, думаю, нормально.

– Не думай так много, – шепчет он. – Просто чувствуй.

Его губы касаются моих, и я все равно думаю. Я думаю: как же я чувствую, Нокс, как же я чувствую.

– Мне нравится, – говорит он, совсем хрипло, еле слышно между двумя поцелуями. – Это чувство, когда я тебя целую.

Я не знаю, сколько проходит времени, но мы целуемся долго и всеми возможными способами. Быстро, подгоняемые жарким желанием, тепло, медленно, и в каждом прикосновении тихий смысл, пылкий, дикий, настойчивый. Он чувствует, что я хочу большего, что мне нужно больше, и я ощущаю, что он хочет того же. Если бы у меня был фотоаппарат для запечатления особых моментов моей жизни, я бы сейчас, в эту самую секунду, слышала бы «щелк, щелк, щелк».

Наши губы двигаются в умелом ритме, как будто они знали друг друга всю жизнь, идеальный симбиоз.

С каждым вдохом я чувствую запах лаванды, запах Нокса – с ума сойти, насколько меня опьяняет его запах, его поцелуи и ощущение того, что я желанна им. Мои руки скользят по его крепким рукам, широким плечам, по шее, по бритому затылку, к более длинным волосам на макушке. Я зарываюсь в них пальцами, тяну, может быть, слишком сильно, но Ноксу это, кажется, нравится, потому что он снова издает этот звук, это «хру-у», которое сводит меня с ума.

Его пальцы хватают край моего шерстяного свитера, скользят по вязаным узорам, и я знаю, что он делает это, чтобы не поддаться желанию опустить руку под него и начать гладить мою кожу. Но я хочу этого, поэтому высвобождаю пальцы из его волос, стягиваю джемпер через голову, чувствую, как волосы электризуются, но это неважно, все неважно, потому что мы здесь, Нокс и я, и это все, что имеет значение.

Нокс исследует мой живот, проводя пальцами по крепким мышцам. Гладит талию, переходит к ребрам, рисует невидимые линии, словно я карта, которую он хочет изучить, чтобы знать наизусть. Когда он переходит к изгибу моей груди, я резко вдыхаю, и он замирает. Испуганно отстраняется. Я качаю головой, разгоряченная, опьяненная, хватаюсь за ткань его рубашки и наклоняюсь к нему, продолжая целовать.

– Не останавливайся, – шепчу я. – Не останавливайся.

Похоже, этих слов ему достаточно. Он наклоняет мою голову в сторону, покусывая шею, его теплое дыхание касается уха, и я клянусь, клянусь, что больше не могу терпеть. Я никогда не испытывала ничего подобного. Это томное биение внизу живота, эта всепоглощающая жажда его прикосновений, это желание большего, гораздо большего, быстрее и быстрее, когда все слишком медленно и все слишком быстро. Я хочу, чтобы каждое прикосновение длилось вечно, отдавалось эхом в моих нервах, потому что я не хочу, чтобы все это заканчивалось.

Руки Нокса продолжают блуждать по моему телу. Они гладят мои руки, спину, останавливаются на застежке бюстгальтера. Он ждет, вопросительно глядя на меня: «Можно?»

Я киваю, мол, давай уже, давай, а потом сажусь перед ним, топлесс, но в джинсах. Я чувствую себя обнаженной, но в хорошем смысле, в том смысле, который говорит: «Вот она я, только для тебя, все только для тебя, и, надеюсь, ты видишь то доверие, которое я тебе оказываю».

Веки Нокса подрагивают. Он издает низкий рык, внимательно разглядывая мою грудь. Как будто он никогда не видел ничего прекраснее. Ничего более ценного.

Он поглаживает соски ладонями, а я не могу, не могу, не могу мыслить ясно, я выгибаю спину и падаю спиной на кровать. Губы Нокса проводят по моему телу, оставляя влажные следы, рисуя реки нашей карты. Я дергаю его за рубашку, потому что она мне надоела, эта синяя клетчатая ткань, потому что я хочу видеть больше, чувствовать