Снова знак согласия.

– Кому их передал?

– Я не знаю… Иван сказал, что это подарок Симке на её день рождения. Как раз на днях… Должен быть… Если бы не…

– Бумажник с записной книжкой Иван Фёдорович оставил вам на сохранение.

Митя вытер мокроту на щеке:

– Ничего такого. Обменялись парой слов, отдал ему костюм, на этом всё. У Вани было великолепное настроение, сиял. Я подумать не мог, что так кончится… Ну разве отец сильно рассердится… Иван никому и никогда книжку и портмоне не отдал бы.

– Мне надо в этом убедиться, – сказал Ванзаров.

– Пожалуйста, можете обыскать мою комнату и рабочий стол.

– Ничего тут не найдёте, – вдруг сказал Фёдор Павлович, наблюдавший за сыном. – Есть место, где он может спрятать так, чтобы не нашли: на катке. Проверь там, Ванзаров… Скажешь Иволгину: я приказал. Если ты соврал, Митя…

Что тогда будет, лучше не знать.

Встав из-за стола, Митя одёрнул сюртук:

– Готов поехать с вами, господин Ванзаров. Прямо сейчас…

– Тогда не будем терять время, – ответил чиновник сыска. – Господин Куртиц, почему собираетесь перестать финансировать убежище «Исток милосердия»?

Фёдор Павлович издал вздох, напоминающий рык:

– Это тебе старая дура Жом насплетничала? Как можно детей на улицу выбросить! Её хочу заменить. Совсем от жадности свихнулась…

Напоследок Ванзаров попросил образцы бумаг, которые заполняла Настасья Фёдоровна. Куртиц предоставил ему папку с письмами: выбирай любое.

70

– Какой необычный человек этот Ванзаров, – сказал мистер Джером, запахиваясь простынёй.

– Жуткий человек, – ответил Тухля, поглядывая в одно из множества зеркал. В простыне он напоминал себе римского сенатора эпохи республики.

– Неужели? А с виду кажется разумным человеком.

– Многим так кажется, мистер Джером. Ванзаров служит в самой страшной полиции Российской империи: сыскной полиции. Это беспощадные люди. Сатрапы. Кормят своих друзей одними бутербродами. Супа не дождёшься.

Джером не совсем понял, как связаны бутерброды и кровавые слуги царизма. Уточнять не стал, мало ли необъяснимого в русской жизни для иностранца.

– Я думал, сыскная полиция – что-то вроде нашего Скотланд-Ярда.

– О нет. Инспектор Лестрейд, насколько я могу судить, невинная овечка перед Ванзаровым.

Англичанин не стал смущать, напомнив, что инспектор – плод воображения. Как положено джентльмену, когда другой джентльмен сморозил глупость. Особенно в бане. В русской бане.

Как он здесь оказался?

Отъехав от Юсупова сада не слишком далеко, фотограф Будевиц нашёл красивый вид у памятника Петру Великому на фоне набережной, где сделал три снимка: Джером и замёрзшая Нева; Джером с замёрзшей Монморанси и замёрзшей Невой; Джером, Монморанси, Тухля и Нева, все замёрзшие. Фотографии он обещал доставить лично в номер, долго кланялся и благодарил за выпавшее счастье.

Джером с Тухлей остались вдвоём. Не считая собаки. Обмен мнениями между джентльменами навёл на мысль, что в такую погоду неплохо погреться. Мысль разыскать мадемуазель Жаринцову как-то не пришла джентльменам в голову. Они были уверены, что с ней всё в порядке, она не в тюрьме, не на каторге, не на галерах, а просто лечит голос дома. Не надо ей мешать.

Куда деваться в такой ранний час? И тут одного из джентльменов осенила гениальная мысль. К сожалению, это был Тухля. Он предложил побывать там, где обязан побывать всякий гость, посетивший Россию. Иначе не сможет себя считать настоящим гостем России. То есть без посещения бани. Мистер Джером немного сомневался: ему не слишком понравилось в термах. Баня и термы – это ведь одно и то же? Тухля уверил, что даже близко нельзя сравнивать. Незабываемое впечатление. Англичанин вежливо напомнил, что после прошлого незабываемого впечатления они чудом остались живы. Тухля клятвенно заверил, что в бане тепло, приятно, аромат, пар, нега и никаких оленей. Монморанси посылала хозяину предупреждающие взгляды. Но кто будет слушать мысли собаки?

Мистер Джером согласился.

Они поехали в Центральные бани в Казачьем переулке. Лучшие, самые красивые бани столицы преобразились под управлением господина Геймана из заурядного заведения Егора во дворец водных удовольствий с бассейнами, душевыми, горячими ваннами, отдельными номерами, скульптурами, пальмами и швейцаром. Московским Сандунам до них далеко.

Джерому понравились дворцовые интерьеры и ковры. Немного смутило, что надо раздеться донага. Заметив, что посетители бани выглядят пришедшими из рая, он скинул одежду и закрутился в простыню. Тухля уже был в ней.

Известный парильщик Василий пригласил господ следовать за ним. Когда дверь мыльной закрылась за любимым и доверчивым хозяином, сердце Монморанси чуть не выпрыгнуло. Сидя в гнёздышке из простыни, она чуяла, что с хозяином беда, тихо поскуливала. Собакам в парилку вход запрещён. Время шло. Джерома не было.

Наконец, когда Монморанси уже готова была рвануть на спасение хозяина, его вынесли на руках банщики. Джером был жив, цветом напоминал помидор. От него валил пар. Следом вынесли проклятого толстяка, из-за которого все беды. Монморанси бросилась облизывать лицо хозяина, но отпрянула, таким оно было горячим. Она зарычала на Тухлю и стала ждать, когда хозяин придёт в себя.

– Слабенькие господа попались, – сказал парильщик, укладывая писателя на диванчике.

– О-о-о, – подал голос мистер Джером.

– Совсем слабые. От пара чуть коньки не отбросили, – согласился его помощник, закатывая красного толстяка на другой диванчик. И оставляя выпаренных в покое.

Услышав слово «коньки», Тухля ответил тихим междометием.

– Баня… Русская баня – это… Это изумительно. – Мистер Джером с трудом сел. – Жар, темнота, веники, тебя бьют, прощаешься с жизнью, выходишь, и на душе удивительно легко. В России я прошёл огонь, воду, ну а медные трубы мне знакомы.

– Я же говорил, – сказал Тухля, с трудом принимая вертикальное положение. – Теперь нужен квас.

– Kvazz? – повторил англичанин. – Что это?

– Хлебный напиток.

– О нет, мистер Тухофф. Знаете, о чем я сейчас думаю?

– Не представляю, мистер Джером.

– О десятках сортах водки, до которых мы не добрались.

– Отличная идея. Водка после бани – и мир открывается во всем великолепии. Вы становитесь русским, мистер Джером.

– Да, но что я скажу завтра в интервью репортёрам петербургских газет?

– А что надо сказать?

– Они спросят, какие музеи, театры я посетил. И что я скажу? Катался на оленях, парился в бане, пробовал сорок сортов водки?

– Правда всегда в цене, мистер Джером.

– Нет, это невозможно, мистер Тухофф. А если это перепечатают английские газеты? Вы представляете, какой будет скандал?

– Гав! – поддержала Монморанси.

Тухля задумался: действительно, что скажет европейская пресса? И тут его как обычно осенило.

– Есть идея, мистер Джером.

– Не скрывайте её, мистер Тухофф.

– Я вам перескажу спектакли, выставки, оперу, а вы расскажете так, будто сами видели. Я знаю репортёров: они верят на слово, проверять не будут.

Взвесив предложение на весах, где на другой чаше уселась