Д-И-А-Н-А.

– Мне жаль, – шепчет она, проводя кончиком пальца по букве «А», и в этом нет ничего банального. Ее голос полон эмоций, словно она не только понимает боль от моих слов, но и хочет ее унять. – Твоя мама этого не заслужила. Похоже, она была очень добра к тебе. Ко всем. И она заслуживала, чтобы кто-то был так же добр к ней. Но хотя бы у нее были вы трое. Люди, которые любили ее.

Я открываю рот, чтобы сказать ей: в конце концов, этого оказалось недостаточно. Мы действительно любили маму, любили чертовски сильно, но даже этого не хватило, чтобы ее спасти.

Однако Уиллоу еще не закончила. Все еще касаясь мягкими подушечками пальцев моего напряженного бицепса, она поднимает голову и встречается со мной взглядом.

– И ты этого не заслужил, – говорит она. – Ты заслуживал отца, который любил бы тебя и хотел, чтобы ты был счастлив.

Когда ее тихие слова отдаются прямо в моей груди, по телу пробегает дрожь. Я чувствую себя диким зверем, запертым в клетке с открытой дверцей. Часть меня хочет оттолкнуть Уиллоу, сказать ей, что мне не нужно ее гребаное сочувствие, и лучше ей приберечь его для себя. Я так долго без этого обходился. Но другая половина меня жаждет чего-то, и, когда я наклоняюсь к ней, понимаю, что жажду… ее.

Все, что она предлагает. Сочувствие, доброту, эту невыносимую нежность. Сейчас мне это нужно больше, чем воздух, и я поддаюсь этой части себя, хватаю Уиллоу и грубо притягиваю к себе.

Я тяну ее вниз, так что она оказывается у меня на коленях, ее ноги обхватывают мои, а колени опираются на скамью. Она тихо вскрикивает от удивления, но не сопротивляется, когда я обнимаю ее и зарываюсь лицом в ее волосы. Она, как всегда, пахнет легкостью и цветами, и этот аромат успокаивает какую-то часть меня, хотя другие части тела в это время становятся еще более уязвимыми.

Я бормочу себе под нос по-русски, и ее светлые волосы заглушают мои слова. Я говорю ей, что она слишком хороша для меня. Слишком мила, чтобы быть запертой здесь с монстрами. Что она никогда не должна была появляться в нашей жизни, но сейчас это не имеет значения. Слишком поздно.

– Если ты уйдешь, я найду тебя, – выдыхаю я. – Я выслежу тебя и верну туда, где ты должна быть.

Слова, которые я сказал банде Донована в тот вечер, сейчас звучат еще более правдиво. Все, что находится под этой крышей, принадлежит нам.

Включая Уиллоу.

36

Рэнсом

Денек, мягко говоря, дерьмовый. В основном из-за сообщения, полученного от Икса с описанием его последней «работы» для нас. Даже сейчас я не могу выбросить это из головы. Уже поздно, и я лежу в постели с Уиллоу в объятиях. Она крепко спит, прижавшись ко мне, как обычно делает каждую ночь. Поначалу она пыталась отстраняться от меня как можно дальше, но теперь все иначе. Она выглядит спокойной и безмятежной, нежась в моих руках.

Я наблюдаю за ней, замечая, как она дышит, как приоткрываются ее губы, какие тихие звуки она издает, неосознанно придвигаясь ближе ко мне.

Она становится неотъемлемой частью нашей жизни.

Я рассказываю ей о машинах, мы торчим в гараже часами. Мне нравится, как ее лицо будто озаряется, когда я показываю ей что-то новое, и как быстро она все схватывает.

Обожаю, как она тает рядом со мной, будто доверяет. Вся эта отстраненность и настороженность, кажется, исчезают, когда мы рядом. Я люблю ее близость днем, когда мы склоняемся над машиной, и еще больше люблю это ночью, когда она вот так лежит в моих объятиях.

Правило, о котором мы с братьями договорились, остается в силе, и я ему следую. Я ее не трахал. Но заставить ее сладко кончить на мою руку – одна из самых горячих вещей, которые я когда-либо видел.

Она грезила во сне, обо мне и моих братьях, ворочалась и стонала. От ее всхлипов у меня сразу же встал член. Звук был хриплым, низким, но каким-то образом все равно сладким и нежным. Хотя у меня предчувствие, что сон ее был охренительно грязным.

Часть меня жалеет, что я не попросил ее описать его, но большая часть – более умная – знает, что это было бы опасно. Услышав о том, что ей снится, мне стало бы намного труднее держать руки при себе.

Что ж… скорее, держать член при себе. Руки участвовали по полной.

Короче, я слегка нарушил правила, заставив Уиллоу кончить от моих пальцев, хотя дальше этого дело не зашло. Она была такой необузданной, отдавалась всем своим существом, разрывалась на части, пока терлась о мою руку. Она по-прежнему казалась застенчивой, но дала себе волю. Я вспоминаю ее лицо в момент оргазма, ее взгляд, устремленный в мои глаза, ее мягкие светлые волосы, разметавшиеся по моим подушкам…

Проклятье. От одной мысли об этом член дергается.

Похоже, этот образ займет почетное место в моем дрочебанке. А может, и первое место, поскольку я не уверен, что когда-либо видел что-то более сексуальное. Если его, конечно, не заменит другой образ, получше.

Я улыбаюсь. Сколько всего мы с ней могли бы сотворить, при этом оставшись верными правилу не трахаться.

Но потом я думаю о послании Икса, и мне на голову словно выливают ведро ледяной воды, мгновенно охлаждая жар в моих венах. У меня внутри все переворачивается. Именно так я себя почувствовал, когда вошел в комнату Вика и увидел лицо Уиллоу на экране его компьютера.

Икс ее хочет. И если мы правы насчет того, зачем она ему нужна, то это еще хуже. Мы столько всего не знаем. О стольком лишь догадываемся, пытаясь придумать что-то вроде плана действий.

Меня выводит из себя даже мысль об этом.

Я не такой, как Мэлис, не такой жестокий и склонный к насилию при малейшей провокации, но в эту секунду мне хочется кого-нибудь прикончить. И каждый раз, когда я думаю о том, что Уиллоу продают, как скотину или типа того, мне становится только хуже.

В конце концов, я вздыхаю, понимая, что, лежа здесь, не смогу заснуть. Я выпускаю Уиллоу из объятий и выскальзываю из постели, направляясь вниз по лестнице в гостиную.

Мэлис уже там. Я не очень-то удивлен, увидев его. На столе стоит бутылка виски, а в руке у него стакан, почти пустой. Он без рубашки, и